Почти три года. Ленинградский дневник

Хоронили мы его по-крестьянски: привязали гробив к салазкам и повезли на кладбище. Вот мы и породнились с этим городом, который нас приютил».

Трудно, почти невозможно читать мне все это. Теперь нужно особенно много работать, чтобы как-то справиться с собой.

13 марта 1942 года

Вчера в Смольном окончательно решилось, что мы никуда не едем. Не знаю, радоваться ли мне или печалиться. Не судьба ли это моя снова печется обо мне? (Это я пишу шепотом. Такие вещи нельзя вслух). Вероятно, мне всего нужнее сидеть в Ленинграде. Писать эти ближайшие главы поэмы и собирать материал для дальнейших. Правда, осложняется вопрос с Жанной. Но все равно до навигации по Каме (а это будет не раньше мая) – ничего нельзя решить. Итак – надо думать о лете, о ленинградском лете. Сегодня Н. И. поднял вопрос о некоем маленьком домике, на пустыре, здесь же на территории больницы. Там можно было бы развести огород, важнейшая вещь этого лета.

В этом домике жили бы мы с И. Д., Николай Иванович с Аленой и, может быть, наш прелестный «сверчок на печи», она же эльф домашнего очага – Мария Игнатьевна.

Если бы все это так наладилось, да к этому прибавить хоть небольшую уверенность, что нас не убьет бомба или снаряд, да знать, что Жанна не нуждается и не очень тоскует… господи, как бы я работала тогда…

Во всяком случае, хорошо уже то, что исчезла неопределенность. Думаю, что теперь немного придет в себя и И. Д., от которого, по выражению Н. И., «остался один нос». От меня все же осталось больше. Вчера Мария Игнатьевна взвешивала меня грубо ориентировочно, очень грубо: в бурках, в шубе, во всех одежках и т. д. Я потеряла примерно шесть килограммов.

Сегодня снова мороз в 23°. Завтра окончательно сдаю книгу стихов (она теперь будет называться «Душа Ленинграда»). Завтра же заключу договор и, вероятно, скоро получу деньги. И то добре.

19 марта 1942 года

О партизанах написать.

О награждении наших летчиков британскими орденами (раньше было наоборот). Красноармейский оркестр исполняет британский гимн и «Интернационал». О том, как встречаются на одной груди советский и британский ордена.

Надпись на снегу, на берегу Карповки: «Холодно». Песня:

Хороши уральские пельмени,
Омские оладьи хороши!
Мы везем их с воодушевленьем —
Кушай их, товарищ, от души.

Много нас, и молодых, и старых,

В них вложило жару-огонька,
Тут не столь уж дорог сам подарок,
Сколь забота милый, дорога.

(Для главы: Весна-комсомолка.)

22 марта 1942 года

Вчера в три часа (ровно минута в минуту) начался артиллерийский обстрел нашей территории. Мы уже не слушали свиста, а сразу удар. К нам упало шесть шестидюймовых снарядов. Два из них повредили одноэтажное здание кухни: влетели через крышу и прошли до подвала, где был наповал убит парнишка-водопроводчик. Другому мальчику, сыну санитара, оторвало ноги.

Снаряд проломил здание анатомического театра, пробил аудиторию (какое счастье, что там никого не было!), разметал библиотечные шкафы и взметнул на воздух те самые препараты в спирту, которые я как-то ходила смотреть с И. Д., но так и не досмотрела.

Помню, я спокойно разглядывала банки с надписями: «Печень», «Почки», «Сердце». Но перед сосудом, на котором было написано: «Нос» и где в прозрачной жидкости неподвижно плавала половина юношеской головы с безупречными чертами лица, мне вдруг сделалось так не по себе, и я с такой быстротой кинулась прочь по лестнице, что И. Д. еле нагнал меня внизу.

Теперь этот мертвый юноша умер вторично.

Два снаряда упало перед нашими окнами. У нас в комнате увеличились трещины у печки. Все зашаталось. Мы с Мариэттой стояли одетые, в шубах, не зная, что лучше: выйти нам или остаться?

В результате этого обстрела (или независимо от него) на главной кухне опять поврежден водопровод. И. Д. в отчаянии.

Вообще даже его несокрушимый оптимизм дал трещину, как наша стенка.

24 марта 1942 года

Кажется, мне, что я сплю и вот-вот проснусь. Был вчера звонок из «Правды»: телефонограмма от Ильичева и Поспелова. Мои главы были прочитаны на собрании правдистов и произвели сильное впечатление. Что не все подходит для опубликования в «Правде» (я думаю!), но первую главу Поспелов хочет печатать со сноской, что автор продолжает работать над вещью. Поспелов спрашивает: согласна ли я? Согласна ли я?! Нет, положительно я сплю. Не поверю во все это, пока не увижу напечатанным.

А пока надо писать статью для ТАСС, а в 4 часа ехать в Дом Красной Армии на просмотр их программы.

27 марта 1942 года