Почти три года. Ленинградский дневник

Из-за этого (частично) у меня сорвалось выступление по радио. Главное же, просто не могла сесть в трамвай и стремглав побежала пешком. Примчалась за минуту до выступления, а нужно за пятнадцать. А тут уж началось сообщение. Возвращались домой с Виноградской, смотрели салют, на этот раз двадцатикратный из двухсот двадцати орудий. И мне вспоминается та жаркая августовская ночь, когда у меня ночевала бедная докторша. Она с ужасом говорила о беженцах из Смоленска… Лежа у меня на диване, она вздрагивала от канонады. Это далекие не то зенитные, не то пулеметные залпы.

И вот теперь, через два года, Смоленск свободен!.. Значит, враг уже не в силах удержать оборону на Днепре.

А как будет с Киевом? С Ленинградом как будет – вот что самое главное. Значит, и он будет когда-нибудь свободен?

Как хочется туда! Радоваться – так уж там!

26 сентября 1943 года

Вернулась из Переделкина, где провела целый день. Душевно это было легче, чем я думала. Может быть, потому, что день был дивный, осенний, золотой. Я нашла два масленка и один шампиньон.

Сторожиха сказала мне: «Не ищи, не найдешь. Войне скоро конец, вот и грибов не стало».

Действительно, странно это народное поверье. Осенью, накануне войны, грибов было неестественно много. У себя на участке мы набирали целые корзины, не знали, что с ними делать. Сторожиха оказала: «Это к войне».

Переделкинский дом пуст. Главное, ни одной папки с бумагами, ни одной фотографии. Мои дневники, газетные вырезки, да мало ли что… ничего этого нет. Вернее всего, пошло на растопку печей. И хорошо, если бы только так. Грустно думать, что разрозненные и бесприютные мои бумаги бродят где-то по чужим рукам. Кто-то читает их холодно и недоуменно. Постояла в комнате, где жил наш Мишенька. Остались гвозди от той полочки, о которую я ушибла его головку, вынимая из кроватки.

Обедали, у Афиногеновых. Его отсутствие очень ощутительно и воспринимается болезненно. Так и вижу его улыбку, голубую рубашку. Слышу голос.

28 сентября 1943 года

Все готово, все уложено. Хорошо было бы завтра улететь; сегодня самолета не было. Так хочется быть уже в Ленинграде. Витебское направление – это касается уже непосредственно нашего города. Надо жить и дожить до его освобождения. До разгрома там фашистов или до бегства их оттуда.

29 сентября 1943 года

Погода обещает быть прекрасной. Только бы улететь сегодня.

Сегодня столько энергии потратила на телефонные разговоры, что ее с избытком хватило бы на небольшой двигатель.

3 октября 1943 года

Ленинград

Летели мы хорошо.

Весь день шли над осенними лесами, над нами синело холодеющее небо. В Ленинграде приземлились почти в темноте (дни уже коротки), а с аэродрома в автобусе ехали в сплошной непроницаемой тьме.

За два дня при нас – еще ни одного близкого выстрела.

Стреляют где-то далеко и редко.

Из детских разговоров 1942 года

Мальчик опрашивает:

– Мама, а что такое ветчина?

Мать объясняет:

– А ее кто-нибудь пробовал?

Девочка:

– Мама, а сколько весит великан? А какой паек он получает?

Третий ребенок читал стихи Лермонтова: «Клянусь я первым днем варенья» (вместо «творенья»).

Дети много думали тогда о еде… как и взрослые, впрочем.

7 октября 1943 года

Эвакуированная девочка пишет матери: «Я осваиваю винтовку и читаю «Мертвые души». Она посылает матери бабочку в письме и пишет: «Эта бабочка – степная. Такой в Ленинграде нет». И приписывает в конце письма: «Прошу военную цензуру эту бабочку не выбросить случайно и не смять».

Это все из писем дочки Марии Николаевны Ф. Сама Мария Николаевна в 41-м году заведовала кино «Аре» на площади Льва Толстого. В ноябре в дом, где помещалось кино, были сброшены три бомбы замедленного действия, правда некрупные. Бомбы пролежали около трех часов, потом взорвались, одна за другой. Дом к этому времени, по требованию МПВО, был уже пуст, в кино тоже никого не было. Оставалась только Мария Николаевна. Она объяснила мне почему: на ее ответственности был несгораемый шкаф с дневной выручкой.

Когда Мария Николаевна осталась стеречь этот шкаф, к ней вошла еще одна сотрудница и сказала:

– Я останусь с вами.

Мария Николаевна ответила:

– Нет, я не хочу. У вас двое детей и старуха мать.

Сотрудница возразила:

– И у вас девочка и муж на фронте.

И осталась. Еще немного позже к ним присоединился технорук, пожилой человек, сказавший про себя:

– Останусь-ка и я с вами. Все-таки мужчина.

Все трое они сидели, ожидая взрыва. Их тряхнуло, осыпало штукатуркой, поцарапало стеклом, но все остались живы. Несгораемый шкаф, где лежали деньги, от силы взрыва скрутило спиралью, так что потом пришлось выжигать дверцу электричеством.

9 октября 1943 года

И. Д. рассказал мне, что в мое отсутствие во время особо сильных обстрелов, уходя в штаб, он уносил с собой в портфеле нашего Кузю. Теперь он уже туда не влезет: очень вырос. Из врачебного доклада Зинаиды Васильевны:

«Ребенок, раненный осколками, лежал на подушке, вследствие чего все раны были набиты перьями.

Ранена беременная на последнем месяце женщина. Ранен также и плод».