Почти вся жизнь

— Нет, я верю, — серьезно сказал Яков Львович. — Только и характер мой стариковский: верю и сомневаюсь… сомневаюсь и верю. Ну, вот и наши молодожены. — Яков Львович расплатился за лимонад и, подхватив Лену под руку, пошел навстречу Борису и Вале.

— Пять минут осталось, — озабоченно сказал Борис. — Где Гриша?

— Бегает, суетится, как всегда. Боится что-нибудь забыть.

— Борис Борисович, Симочка просила вам передать, что у нее дежурство, — сказала Лена, — она очень хотела вас проводить. Большой привет!..

— И вы ей кланяйтесь, пожалуйста, — сказал Борис, улыбаясь и, видимо, представляя себе яркую, веселую Симочку.

— Валя, смотри, Воротов, — шепнула Лена.

Но Воротов уже увидел их и быстро подошел:

— Привет, привет товарищам кинематографистам! И озеленители здесь? — спросил он, здороваясь с Валей. — Очень приятно. Куда едете? В Москву? В Ленинград?

— Нет, я не еду, — ответила Валя, сильно покраснев, — я…

— То есть как не едете? — снова загремел Воротов. — А что вы здесь собственно делаете? Позвольте, позвольте… Да я же своими глазами нового работника у Крупенина видел… Щупленькая такая брюнеточка…

— У Валентины Ивановны изменились обстоятельства, — вежливо вступился Яков Львович, но Валя перебила его:

— Тамара Владимировна Михалева тоже работает инженером по озеленению. Нам полагается два специалиста…

— Все ясно, — сказал Воротов, громко захохотав. — Крупенин не отпустил. И теперь у него вместо одного работника два. Вот дьявольский мужик!..

— Попрошу, граждане, от путей подальше, — сказал дежурный по станции. — Граждане… Попрошу вас…

Послышался грохот приближающегося поезда. На платформе сразу же стало тихо. Показались огни паровоза, исчезли за поворотом и снова показались. Мелькнула ковбойская рубашка Гриши. Яков Львович, морщась от света, взял Лену за руку и увел ее под навес.

— Валя… — сказал Борис.

— Да, Боря, я здесь…

Воротов удивленно взглянул на них, хотел что-то сказать, но нахмурился и тоже отошел в сторону.

А они все стояли на самом краю платформы, освещенные близкими паровозными огнями, и говорили друг другу какие-то быстрые прощальные слова о том, что они скоро встретятся и уже никогда больше не расстанутся, как будто только сейчас, в последнюю минуту, поняв, что и в самом деле не могут жить друг без друга.

Когда Борис уже стоял на площадке вагона, Валя подумала, что не сказала ему чего-то самого важного, но поезд уже тронулся. Валя шла рядом до конца платформы, махала рукой, улыбалась и думала: «Береги себя. Не выходи на коротких остановках. Отдохни. Не думай обо мне. Я пришлю тебе посылку в Ленинград. Ты любишь поздние яблоки. Я скоро тебе пришлю…»

— Гриша! — крикнула Лена. — Наши фотокарточки не забудьте! Мы будем ждать…

Домой Валя и Лена возвращались в пустом автобусе. Сначала они смотрели в окно, в ту сторону, куда ушел поезд, но там ничего не было видно, кроме нескольких случайных искр. Тогда они сели рядом, прижавшись друг к другу. Они вспоминали, как в первый раз ехали по этой темной дороге и все ждали, когда покажутся первые огни. Вале казалось, что с тех пор прошла целая вечность, хотя на самом деле прошло всего только несколько месяцев.

1953

Галя вернулась из отпуска

В детстве я был болен костным туберкулезом и больше трех лет пролежал в специальном санатории. Это на берегу моря, в ста километрах от Н. Невысокие дюны, лес. Для здоровья место отличное. Стойкая зима, непыльное лето. И только осенью здесь нехорошо. В конце августа падает первый легкий лист, налетает северный ветер, становится тревожно и шумно. По ночам в пустынных дюнах непрерывно гудит море, и трудно поверить, что где-то есть другой берег и другое море и что там горячий песок, купальщики, а на набережной цветут роскошные и нежные цветы.

Мы много читали о южных странах. Мозамбик, Занзибар, Гваделупа… Но в тот август больше всего интересовал нас Кавказ, Черное море, Сочи. В Сочи отдыхала Галя Борисова, наша пионервожатая.

В санаторной библиотеке нашлась затрепанная книжечка «Курорты Кавказа»; из нее мы узнали среднесуточную температуру, адреса молочных буфетов и цены на каюты первого и второго классов. А на обложке была нарисована смуглая красавица, верхом на ушастом дельфине. Мы простили художнику дельфиновы уши. Смуглая красавица напоминала нам Галю.

Была ли наша Галя действительно красива? Вероятно, все-таки нет. А может быть, и да. Она была стройной, гибкой, подвижной, веселой, белозубой, голубоглазой. Что же еще? Ей было двадцать лет. И потом… Потом она любила нас. Дети это очень остро чувствуют, в особенности больные дети.

И еще: наша пионервожатая была самой крепкой связью с той жизнью, которую мы оставили и в которую непременно должны были вернуться. Врачи, воспитательницы, сестры и нянечки — это все наше нездоровье, этого раньше с нами не было и этого не будет после. Но Галя… Я и сейчас вижу, как она бежит по саду в легких тапочках, мокрые волосы выбились из-под косынки…

— Галя, холодно! — кричу я в восторге от того, что ей нипочем осенний ветер.