Почти вся жизнь

Владик встал и решительно освободил руки. В ушах у него звенело, но мысли были легкими и свободными. Он шагнул к окну. Вечерний гул поднимался снизу, заглушая разговоры в соседней комнате. Что было бы, если бы все эти люди поднялись по лестнице и вошли в квартиру?

…Обеденный час. На столе корюшка. Отец корочкой хлеба поворачивает рыбку на хрустящий бочок, аккуратно вскрывает и вынимает тонкую хребтовинку.

И еще макароны с сыром. И чай…

— Это он со своими законными чаи распивает, — зло говорит женщина в платочке.

— Собственно, в чем дело? — спокойно спрашивает ее отец. — Да, это моя законная семья.

— А Костя?

— Видите ли, мы, то есть я и моя жена, еще девять лет назад решили, что Владик должен воспитываться нормально. Ради его счастья…

Все смотрят на Владика: ради его счастья? Все показывают на него: чтобы он воспитывался нормально?

— Это неправда, — кричит Владик. — Не верьте ему. Это не из-за меня. Я не виноват… Я больше не хочу воспитываться нормально. Костя — мой брат… Возьмите меня с собой…

Женщина в платочке хочет что-то сказать, но умный старик ее останавливает:

— Подожди, Маша, я ему верю. Только знаешь, сынок, ведь Костя-то умер, несчастный случай…

— Возьмите меня с собой, — упрямо говорит Владик. — Нельзя заменить Костю, но можно помочь Евгении Петровне.

— Всегда он что-нибудь да выдумает! — сердито говорит отец. — Никуда я тебя не пущу!

— Я уйду…

Глубокой ночью, когда все спали, Владик вышел на улицу. На нем были старые разношенные ботинки и коротенький прошлогодний макинтош на случай дождя. Перочинный нож и банку консервов он снова взял и прихватил еще большую флягу, а лупу оставил дома, как предмет совершенно ненужный. Денег было немного — только трешница, сдача от цветов. На кольце он дождался первого трамвая и за тридцать копеек доехал до вокзала. Теперь у него осталось два семьдесят. Ровно столько, чтобы добраться до Головинской улицы.

1958

В Тихом переулке

Леночка Иванова работает кассиршей в парикмахерской, что в Тихом переулке. На вид Леночке года двадцать два — двадцать три, на самом же деле ей совсем недавно исполнилось только девятнадцать. Впрочем, если хорошо всмотреться в ее тоненькое личико, то это еще совсем девочка. А делают ее старше высокая прическа «перманент», ресницы, тронутые тушью, и непомерно длинные, вишневого цвета ноготки.

Вечером, когда Леночка приходит домой, она тщательно смывает тушь, но утром, широко раскрыв глаза перед зеркалом, снова берется за кисточку: заведующий парикмахерской, Сергей Сергеевич, в далеком прошлом Серж, строго следит за внешностью своих работников.

— Когда клиент или клиентка приходят к нам, — объясняет заведующий, — они должны сразу же почувствовать, что находятся в первом классе.

Коля Рудаков, молодой мастер из соседней парикмахерской и секретарь кустовой комсомольской организации, считает Сергея Сергеевича «пережитком» и неистово спорит с ним.

— Пора, давно пора изжить эту «парикмахерскую внешность», — говорит Коля горячась.

Но у Сержа в запасе есть один козырь:

— А не действуют ли на вас, молодой человек, личные, так сказать, мотивы?

И Коля умолкает, потому что личные мотивы действительно на него действуют. Едва ли не каждый вечер Коля появляется в Тихом переулке и, дождавшись Леночку, провожает ее домой. Иногда он заходит к ней. Втроем — Леночка, Леночкина мама и Коля — пьют чай с вкусными сушками. Коля видит Леночку в ее еще школьном платье, с косынкой поверх высокой прически и с чисто промытыми, беленькими ресницами. И Коля еще больше негодует на Сержа и решает широко поставить вопрос о том, что же такое «парикмахерская первого класса».

Но парикмахерская в Тихом переулке и в самом деле первоклассная — это признают все. В просторном вестибюле мягкие диваны и кресла для посетителей. В глубине вестибюля стеклянная конторка, над которой надпись славянской вязью: «Касса». Из этой конторки Леночке видны оба зала — мужской и дамский, зеркала, машинки для сушки волос, похожие на пылесосы, и машинки для массажа лица, напоминающие миниатюрные сварочные аппараты. Один старший лейтенант как-то сказал Леночке:

— У вас, девушка, великолепный наблюдательный пункт!

Свежие газеты, радио звучит приглушенно, издалека донося вальс из «Лебединого озера»…

И только одно новшество не нравится Леночке. Это — телефон-автомат, установленный недалеко от ее стеклянного НП.

Раннее летнее утро. Этот утренний покой благотворно действует на настроение. И мастера, и посетители по-особенному вежливы друг с другом. Даже обычные, давно надоевшие возгласы «кто здесь крайний» звучат ласково и задушевно…

В ту минуту, когда Леночка не спеша отсчитывает сдачу молодому человеку с авоськой в руках, туго набитой теннисными мячами, в парикмахерскую врывается взъерошенный гражданин в расстегнутом пыльнике. Гражданин подбегает к кассе, протягивает рубль и прерывистым голосом бормочет:

— Разменяйте… Умоляю… Пятнадцать копеек… Срочно… Опаздываю…

Леночка дает гражданину пятнадцать копеек, и через минуту слышно, как тот истошно кричит в телефонную трубку: