Почти вся жизнь

Неожиданно сильный толчок вырвал руль из рук Левкина. Разом треснули стекла в кабине. На мгновение стало совсем темно. Машина резко свернула вправо, но Левкин успел лечь на руль. Машина стала, Левкин выскочил. Кузов был изрешечен осколками — наплевать! Но почему заглох мотор? Он поднял капот.

— Ну, — сказал Левкин визжащему Колечкину. — Вылезай! У меня инструменты под сиденьем.

Колечкин выскочил в открытую дверцу.

— Может быть, лучше под машину?

— Может быть…

Немцы еще сбрасывали бомбы на лед, и Колечкин заполз под кузов. Левкин работал. Чтобы разобраться в аварии, ему пришлось снять рукавицы. Он торопился, потому что мороз мог лишить гибкости его пальцы.

Мимо Левкина проносились машины. Их было много. Каждая везла не менее тысячи пятисот килограммов муки, мяса, шоколада, консервов, крупы.

Ему было обидно, что его машина еще не в строю, но он старался работать спокойно.

Немцев отогнали. Левкин еще с полчаса добивался правильной подачи горючего и, только поверив в совершенную готовность полуторки идти с любой угодной ему скоростью, закрыл капот.

Колечкин уже сидел в кабине.

— Ну как? Едем? — спросил он Левкина.

Левкин согнал его с места. Уложил инструменты в сиденье, затем сказал: «Садись!»

Колечкин снова сел в машину и закрыл глаза. Левкин позавидовал ему — хотелось спать.

Спать было нельзя. Он уже был в колонне машин и вместе с ними с отчаянной скоростью мчался в Ленинград. Но мысли были медленные, сонные.

Вспоминал он грузчиков на станции и их подарок, ящик в пятьдесят килограммов от неизвестного адресата. Вспоминал он заведующего гаражом, его болезненное лицо и его слова о том, что эта дорога — большое дело. Конечно, столько машин бросить на дорогу — это большое дело.

Когда озеро осталось позади, Колечкин оживился:

— Теперь до Ленинграда остались пустяки. Надо договориться. Перед тем как ехать на базу, заедем к тебе. Кое-что отгрузим. Не обижу. Разделим пополам. О накладных не беспокойся, я тебе дам другие.

Левкин ничего ему не ответил. Он неясно понимал, что будет делать Евгений Павлович с накладными. Он только представил себе, как Колечкин с его помощью вносит ящик с продовольствием в холодную темную комнату, как осторожно вырывает гвозди, трещит крышка, и вот наконец еда — шоколад, масло, консервы.

КПП. Проверка документов. Дачные места, веранды с разноцветными стеклами. Крокетные площадки… Охта, мосты, Смольный…

Ленинград открывался им не спеша, в холодном прозрачном рассвете.

Дрема прошла. Было только очень холодно, и сотни маленьких острых булавок покалывали тело.

Левкин вдруг услышал голос рядом.

— Куда же ты едешь? — кричал Колечкин. — Забыл, где твой дом?

Левкин, не отвечая, вел машину. Он подумал, что Колечкин снова может уцепиться за руль, и, ведя левой рукой машину, правой придерживал Евгения Павловича.

Так они подъехали к базе.

— Куда же ты приехал, идиот? Да не держи ты меня. Куда приехал?

К машине бежали люди. Левкин вышел из кабины. Колечкин за ним.

Какой-то седенький старикашка обнимал Левкина, другие обнимали Колечкина. Колечкин вырвался из объятий сослуживцев. Он тихо сказал шоферу:

— Давай обратно в кабину! Не сходи с ума…

Левкин устало покачал головой.

Он следил за тем, чтобы Колечкин не притронулся к ящикам, чтобы грузчики приняли их по весу.

— По накладным норма, а по весу на пятьдесят килограммов больше, — предупредил Левкин.

— Подарок?

— Подарок.

— Ловко! — закричал Колечкин. — Знаем, какие могут быть сейчас подарочки.

— Пошел ты… — спокойно сказал ему Левкин.

Через четверть часа он подъехал к детдому на Кировском. На его стук вышла закутанная в платок женщина. Она с удивлением посмотрела на Левкина, державшего в руках тяжелый ящик.

— Не узнали?

Женщина покачала головой.

— С Большой земли — вам. — Он поставил ящик на пол. — Шоколад, масло, консервы. — Женщина молчала, и Левкин спросил: — Что с вами?

— Нет, ничего, прошло, — вздохнула женщина. — Большое вам спасибо. Сейчас напишу расписку.

— Какая может быть расписка? — сказал Левкин сердито. — Я-то ведь без расписки брал…

В гараж Левкин не заехал. Бензину было достаточно для нового рейса.

1942

Фрам

Фрам был из породы сибирских лаек. Он был очень красивым и еще совсем молодым. Стрельниковы купили его на выставке кровного собаководства.

В семье давно уже было решено купить собаку. Но судьбу Фрама решила Танюша. Увидев на выставке Фрама, она так восторженно завизжала, что щенок тявкнул в ответ. Все вокруг засмеялись. Стрельниковы, внимательно рассмотрев Фрама и его родословную, купили его.

Вряд ли Фрам понимал, как хорошо прожил он полтора года у Стрельниковых. Для того чтобы это оценить, Фраму надо было бы испытать что-нибудь другое. Ничего в своей жизни не испытав, Фрам был уверен, что такова жизнь: человеческая ласка и забота, вкусная еда, мирный сон на подстилке, веселые прогулки. Фрам вырос, грудь его окрепла, мускулы налились силой, он стал умной и доброй собакой. Стрельниковы очень его любили.