Почти замужняя женщина к середине ночи

Мы шли молча, задумавшись каждый о своем. А вот если бы не задумывались, то наверняка услышали, как неспешная наша поступь отражается эхом в узком, прикрытом с двух сторон домами переулке.

– Да, – вздохнул Илюха. – Обидно, старик, что все дальше и дальше отступаем мы от юности. И что жизнь начинает под новым ракурсом высвечиваться. Под неожиданным ракурсомпорой.

Я посмотрел на него, он действительно был задумчив сейчас.

– Давай про ракурс, – предложил я.

– Помнишь, как бывало, – начал романтическим голосом вспоминать Илюха про «бывало». – Когда ты с ней вместе и она в самом пылу, в самом разгаре, не сдерживая себя, признается дрожащим от сбивающегося дыхания голосом, что, мол, хорошо ей с тобой. И не просто хорошо, а так, как никогда, ни с кем… И снова никогда… И еще раз ни с кем…

– Ну да, – оживился я, – так бывает. Они и не такие слова говорят, когда в запале. Почему-то они думают, что для нас, мужиков, такие слова крайне важны, будто мы постоянно конкурируем друг с другом. Особенно в сексуальном смысле. И если одолеем остальных с помощью этой самой единичной женщины, то несказанно приятно нам будет. Как будто мы на пьедестале, скажем, Олимпийских игр и вот сейчас гимн родины начнут играть. И оттого, смахивая сентиментальные слезы, мы станем эту женщину, ту, посредством которой выиграли Олимпийские игры, пуще прежнего любить.

Тут я прервался ненадолго, но только чтобы снова продолжить.

– Но не понимают они, что нет в любви никакой состязательности, потому что соревнуешься ты не на метры, не на секунды, не на килограммы, даже не на счет. Да и судьи крайне предвзяты и сами заинтересованы. Понимаешь, все критерии соревновательности полностью субъективны и вообще, как правило, разнесены по времени. А как оценить справедливо, если объективности нет?

– Ну да, – согласился Илюха. – Как в фигурном катании.

– Ну там хотя бы судей много, а тут всего одна, да она же и участница, пусть и пассивная порой. Представляешь, в парном фигурном катании партнерша будет выставлять оценки партнеру. А мы, кстати, далеко не все тройной ридбергер умеем чисто выполнять. Даже двойной – не умеем.

– Это ты брось, «пассивная участница». Они очень даже активными бывают, – возразил Илюха.

– Пассивные, активные, какая разница, – пожал я плечами. – Главное, что они все нам одну и тут же лапшу на уши вешают. А мы ее всасываем.

– Знаешь, а я вообще-то всегда их словам верю, – неожиданно признался Б.Бородов. – Я вообще считаю, что женщине всегда надо верить, особенно когда она сокровенное из себя наружу достает. Какая разница, что она то же самое год назад кому-то другому говорила? Или что через год она снова кому-то скажет? Потому что будущее, как и прошлое, по сравнению с «сейчас», с этой данной минутой, с данным тягучим мгновением – лишь жалкая ненужная подделка. И незачем обращать на них, на будущее и прошлое, внимание.

Он замолчал, и звук наших шагов теперь в полном одиночестве, как мячик, запрыгал между водосточных труб ночных домов.

– Видишь ли, – продолжил Илюха, – они так устроены, женщины, они обычно говорят то, что чувствуют. А раз в данный момент они именно так чувствуют, то получаются, что их слова – всегда неподдельная правда. Потому как истинное чувство – всегда единственная, неопровержимая правда. И всегда ему надо верить.

– Вообще всегда? – попытался уточнить я.

– Вообще, – утвердил Илюха и пояснил тут же: – Мне вообще кажется, что женщины живут не одну, а много жизней. И каждая жизнь напрямую связана с любовью: заканчивается со старой и начинается с новой. И та, новая, полностью перечеркивает старую любовь, а вместе с ней и старую, прежнюю жизнь. Которая, может, и была когда, а может, и нет – теперь уже сложно вспомнить. Короче, сколько любовей у них, столько и жизней. Потому у них так и работает удачно, что каждая следующая любовь хлеще предыдущей. Ну а каждый следующий предмет любви – тоже хлеще предыдущего. А иначе жизнь для них теряет всякий смысл.

– Да, здорово у них все устроено, – согласился я.

– Кстати, эта спиральная схема очень правильная и надежная. Надо бы и нам, мужикам, ее позаимствовать. А то мы все мечемся, мечемся понапрасну. А куда, зачем? Никакой разумной последовательности у нас нет.

– Да, надо бы. – Я снова закивал головой. – Но пойди, научись? Такое от природы. Помнишь, как Афродита каждое утро выходила из моря невинной только лишь для того, чтобы от нее, от невинности, избавиться в течение дня. До следующего утра, а значит, до следующей невинности. А ведь она богиня любви и женственности, а какой пример подавала? Ведь ее поведение символизирует полное забвение прошлого, даже недавнего, даже примитивного, едва прошедшего вчера. Ведь до самого зарастания девственной плевры символизирует.

– Плевы, – поправил меня Илюха. – Плевра, это про другое, это про войну с турками, по-моему.

– Да какая разница, – не стал спорить я. – Турки, они что, не люди, что ли? У ихних женщин что, по-другому, что ли, происходит?