Почувствуй это снова

– С удовольствием, Юля! Почему бы тебе не приехать ко мне завтра утром, например, часикам к десяти? Мы с Петей как раз погуляем. Потом можно кофе выпить.

– Спасибо огромное! Спасибо от всей души!

Сама не знаю, за что так горячо благодарю ее. Наверное, потому что после всего случившегося она не стала относиться ко мне хуже или игнорировать, как часто бывает со стороны родственников бывшего парня.

Следующим утром немного нервничаю. Слова не могу подобрать правильные. Как–то бы так аккуратно расспросить про Матвея, чтобы не показаться навязчивой? Этот кулон, что мы вместе выбрали, не дает покоя. До дня рождения я не доживу, мне сейчас знать нужно: для меня он или нет.

Машину после той аварии отец мне не дает, поэтому еду на автобусе. Выхожу на остановке и пишу Диане:

«Буду через пять минут».

«Юля, я задерживаюсь. Паша с Петей гуляют на площадке, подожди с ними, пожалуйста».

«Никаких проблем, я никуда не спешу».

Хороший здесь район, дорожки от снега расчищены, красиво, чисто. Кругом пандусы, с коляской можно и в магазин, и в подъезд без проблем заехать.

Подхожу к нужному дому, замечаю на детской площадке у снежной горки двухлетнего Петра Павловича в желтой, вырви–глаз, куртке. Рядом с ним спиной ко мне стоит Паша. Подхватывает ребенка на руки, усаживает на самый верх, бережно подстраховывает. Петя с визгом счастья съезжает вниз. Я невольно тоже смеюсь. Обожаю этого ребенка! На радостях подхожу ближе.

Когда между нами остается меньше десяти метров, мой шаг сам собой замедляется. Бред какой–то. Чем ближе я, тем меньше Павел на себя похож становится.

Беспокойно вглядываюсь в лицо Пети: может, перепутала и ребенок не тот? Мы редко видимся, дети израстаются.

Да нет, тот ребенок. А мужчина рядом — будто нет.

Рост, комплекция Паши. Но движется он иначе. Правда, тоже подозрительно знакомо.

Петя вновь скатывается с горки и заливисто хохочет, смачно хрюкнув. Лжепавел подхватывает его на руки крутит, тоже смеясь.

– Это что у нас за булкин розовощекий! – выдает голосом своего младшего брата.

Потом оборачивается и опаливает меня недоуменным взглядом, окончательно и бесповоротно превратившись в Матвея.

Глава 4

Мою голову светлую озаряет на первый взгляд блестящая идея, я тут же ей и следую. Быстро разворачиваюсь и поспешно иду в противоположную сторону. Потому что не планировала его видеть сегодня, не настраивалась, не готовилась к противостоянию! Я приехала поплакать у Дианы на плече.

Знакомый голос рубит наповал вопросительной интонацией:

– Юля?

Стыд–то какой! Уши гореть начинают. Я решаю стоять на своем и припускаю быстрее.

– Юля, это же ты! Стоять! – обличительно.

Блин! Ну да, заметил–узнал. Я быстро разворачиваюсь и делаю вид, что искренне удивлена.

Его губы кривит такая насмешливая улыбка, что хочется запустить снегом! Я беру комок побольше, но не леплю снежки. Вместо этого потираю ладони, остужая пыл.

Сама понять пытаюсь, готов ли Матвей к этой встрече. Если да, значит, он ее и организовал. Если — нет, то мог подумать, что... ее запланировала я!

От возмущения захлебываюсь. Диана Романовна, я вам доверяла, вообще–то!

Ноги наливаются свинцом, а сердце совершенно бесполезно усиленно качает кровь по венам. Как с такими ногами бежать–то? Для чего мне сейчас адреналин?

Мы видимся второй раз за два дня, и я вновь без парадного платья. Кто вообще наряжается на завтрак к подруге? Да и бессмысленно: пуховик сверху скрыл бы любую красоту.

Понимая, что бежать уже совсем глупо, а оправдываться унизительно, я улыбаюсь широко и перехожу в нападение:

– Что ты здесь делаешь? Следишь за мной?

Секунду в его глазах отчетливо читается изумление. А потом даже, кажется, искра восхищения. А может, я ее себе придумала.

И да, я в курсе, что здесь живет его брат. И Матвей, разумеется, знает, что я в курсе.

Матвей усмехается и отвечает:

– Не помню, чтобы мы вызывали Петру аниматора.

– Зачем аниматор с такой–то няней? Вообще–то мы договорились с Дианой кофе попить вместе. Где, кстати, она?

– Ногти пилит, а Пашку вызвали в клинику.

Я подхожу ближе, присаживаюсь на корточки и здороваюсь с Петром. Тот дует губы, темно–карие фирменные глаза Адомайтисов становятся серьезными, мысленный процесс идет полным ходом. Петр вглядывается в мое лицо, пытаясь вспомнить, где раньше эту тетю видел. В итоге принимает решение одолжить мне лопатку для снега. Делает несколько шагов, после чего заваливается набок и впечатывается с размаха носом в пухлый снег! А потом начинает орать.

– Да твою ж мать, чувак! – искреннее сокрушается Матвей, доставая племянника из сугроба.

Его голос, интонации, недоумение на лице — сплошные удары дежавю из прошлого. Болезненные.

Матвей торопливо счищает снег, подхватывая ребенка на руки и крепко–накрепко прижимает к себе.

Начинает качать.

Не знаю, куда руки деть и самой деться. Ребенок обнимает дядю за шею, а я... смотрю на двухлетнего Адомайтиса и не могу справиться с откуда–то возникшим комом в горле.