Почувствуй это снова

– Спасибо, я не голоден. Заехал посмотреть, как вы тут. Может, помощь нужна?

– Проходите, у меня там кипит, – бросает Матвей. Чмокает меня в висок и возвращается в кухню.

– Я на минуту заскочил, Юль.

– Господи, пап! – возмущаюсь я. – Никто тебя не покусает! Снимай куртку, проходи скорее. Там можно руки помыть. Бабуля в комнате отдыхает, она вечерами редко выходит, так что мы с Матвеем вдвоем хозяйничаем.

Отец с мороза только, я вдыхаю холодный воздух, когда на пару секунд прижимаюсь, обняв. Соскучилась.

– Ну как ты, Юль? – понижает голос: – Домой не надумала?

– Нет! – кричит из кухни Матвей.

– Какой ушастый, а, – закатывает глаза отец.

– У нас всё хорошо, правда, – улыбаюсь я. – Как мама?

Качает ладонью в воздухе и хмурится.

– Причитает больше.

Настроение норовит вновь испортиться, вера в себя улетучивается, на краткий миг оставляя без защиты. Мама ставит ультиматум, потому что я ее не послушала. Ей кажется, я всё испорчу. Так скорее всего и будет! Мои глаза бегают.

Вспоминаю ролик про неуклюжих котов. Вдыхаю обалденный аромат домашнего бульона, осознаю, что в кухне для меня готовит лучший парень в мире и улыбаюсь. Нет, мы справимся.

– Понятно. Но ничего, привыкнет.

Отец моет руки, и мы заходим в кухню. Я по привычке забираюсь на широкий подоконник, на котором обожаю сидеть и болтать ногами. Рядом как попало свалены пара книг, конспекты Мота, какие–то зарисовки. В раковине немытая посуда. И пол кажется недостаточно чистым для визита родителя, но что уж. Матвей пока не разрешает мне ничего делать, я по больше части лежу. А он сам — что успеет.

Папа присаживает на диван.

– Как у вас дела? – гостеприимно интересуется Матвей. – Последний шанс — могу сварить и на вас. Потом я сяду за стол и уже не буду прыгать у плиты.

– Если можно — кофе.

– Конечно, – Матвей достает турку, ополаскивает ее.

– Дела нормально, потихоньку. За вас беспокоимся больше. Как ты, Матвей, например, поживаешь после отсидки?

– Отлично. Отъедаюсь, отсыпаюсь.

– Он лжет, папа, – перебиваю я. – Учит всеми днями, на работу успевает смотаться и для меня что–то приготовить. Короче, треш.

– Меня тут мысли беспокойные посещали: вдруг тебе понравится в тюрьме? Вольешься, так сказать, в коллектив. Партак набьешь.

Матвей пораженно оборачивается. И выдает нахально:

– Ага, уже! Причем сразу два! Один на пояснице, а второй, млин, и на х*е! Показать?

– Матвей! – укоряю, прыснув в ладонь.

Мот быстро хлопает ладонью по губам, извиняясь. Снимает турку с огня. Добавляет, демонстративно обиженно:

– Спасибо вам, огромное, Виктор Арсеньевич, за безграничную веру в меня!

Отец смеется, хотя заметно, что смутился. Матвей головой качает и улыбается. Уделал. Я спрыгиваю с подоконника, подхожу к Моту, быстро обнимаю его со спины, целую, куда достаю, затем сажусь за стол.

Сверлю в отце дыру.

– Да я не против татушек, сейчас это модно. Современно, – оправдывается тот.

– С чего вы взяли, что я каким–то способом желаю причинить себе боль? У меня с психикой полные лады.

Матвей ставит на стол тарелку с пельменями, три блюдца. Сметану, масло. Чашку с кофе. Кладет вилки. Я было поднимаюсь, но он осекает:

– Сиди.

Сам нарезает хлеб.

– Во имя красоты, – развивает тему отец. – Что–нибудь дерзкое.

– У меня есть красота. Вот сидит, – кивает Матвей на меня. Я как раз запихиваю пельмень в рот, и вновь прыскаю, прикрыв губы ладонью. Тянусь за салфеткой. Ожесточенно жую. – Тощая, правда, после больницы. Я люблю, когда Юли побольше. Но это временно.

– Эта красота точно больше не будет причинять боль! – заявляю я. – И скоро ее станет о–очень много, – показываю рукой объем живота, на который рассчитываю.

– Давай ешь, – подбадривает Матвей.

– Мы на узи были сегодня, – рассказываю я, прожевав. – Блин, Мот, как же вкусно! – Тянусь за следующим, оторваться не могу. Простое домашнее блюдо, но видимо организм истощал настолько, что сейчас кажется — это самое лучшее, что на свете есть. Макаю в сметану, зачерпываю побольше. – Папуля, ешь. Так вот, с малышом всё в порядке. Тьфу–тьфу–тьфу, – стучу по столу.

Матвей тоже стучит и продолжает за меня:

– Только у Юли есть некоторые проблемы, поэтому с завтрашнего дня ее кладут на дневной стационар в женскую консультацию. Будет ездить каждый день неделю, потом видно будет.

– А сессия?

– Я уже звонила в деканат, они не против, сдам попозже. Справка же есть, что действительно болела. Предметы начала учить, ты не думай, что забила на универ.

Папа делает глоток кофе, придраться не к чему. Тогда тянется за вилкой и присоединяется к трапезе. Правда, ест очень медленно, заметно, что сильно стесняется. Боится объесть, что ли?

– Неплохо. Сам лепил? – уточняет он.

– С бабушкой, ага, – улыбается Матвей. – Это наша давняя традиция. Паша тоже лепил раньше, как миленький. Это сейчас ему некогда, важный из себя доктор.

– Пап, Матвей мне предложение сделал, – перевожу тему. – И я согласилась.

Матвей кивает.