Под Андреевским флагом: Русские офицеры на службе Отечеству

Но такие неудачные вестовые были скорее исключением. Большинство из них быстро осваивались и проявляли такое исключительное умение и заботливость в обслуживании „своего барина“, что этим его избаловывали. Все имущество барина живо оказывалось в полном и бесконтрольном ведении вестового, и тот даже часто распоряжался и его деньгами. Говоря со своим офицером, они всегда обращались во множественном числе, т. е. всецело присоединяли себя к „барину“: „у нас нет больше папирос“, „нам надо отдать белье прачкам“ и т. д. Сам „барин“, в конце концов, не знал, где и что у него находится и сколько чего имеется, и без своего верного „личарды“ решительно ничего не мог найти. Поэтому попадал в затруднительное положение, если тот в нужный момент находился на берегу „у прачек“, обычно служило предлогом для вестовых съехать на берег в будний день.

Правда, среди них были и ловкие парни, которые, заботясь о „барине“, не забывали и себя: курили его папиросы, обсчитывали на сдачах, носили его нижнее белье, когда считали, что выкинутое в грязное достаточно для носки им. Кроме того, обязательно располагались со своим имуществом в одном из шкапчиков каюты».

Помимо общих традиций, на каждом корабле могли быть и свои, собственные. Так, Сергей Колбасьев, описывая быт эскадренного миноносца «Джигит»[230], упоминает, что у офицеров этого судна была очень интересная привычка — «при совместных выходах точно следовать форме одежды командира во всех ее мельчайших подробностях».

Итак, кают–компания жила по правилам, которые в наши дни получили бы, наверное, название «кодекс корпоративного поведения». Ведь морское офицерство было самой настоящей корпорацией, ревниво хранившей традиции с Петровских времен, когда часть еще более древних обычаев «перекочевала» из иностранных флотов.

Если командира корабля можно было сравнить с конституционным монархом либо президентом, то старший офицер в кают–компании, как мы помним, являлся председателем парламента. Именно он председательствовал в корабельном Морском собрании и выступал от его имени.

Членами кают–компании были все офицеры, чиновники, а также морские врачи и священник, который в чине армейского капитана приравнивался к офицерам. В кают–компании забывались все деления на «белую» и «черную» кость, забывались даже «подколки» в отношении чиновников.

Командир в число членов сообщества не входил, и причина этого была очень простая. Как мы уже заметили, кают–компания была автономным институтом, причем в корабельной «общественной» жизни командиру не подчинялась — кают–компания и командирский салон в своих интересах вообще пересекались нечасто.

Во времена парусного флота в кругосветные плавания могли назначить несколько гардемаринов и штурманских кондукторов (старших кадет Штурманского училища в Кронштадте), поэтому им часто могли предложить столоваться в кают–компании. Но чаще всего они обитали в большой «гардемаринской» либо «кондукторской» каюте, где занимались и питались. Пища обычно была кают–компанейская, а обслуживалась гардемаринская каюта кают–компанейскими же вестовыми.

На уже знакомом нам корвете «Коршун» в гардемаринской каюте обитало восемь старших воспитанников кадетского корпуса — кадет Ашанин был назначен на корабль незадолго до выхода «в дальнюю», поэтому его пришлось поселить вместе со священником. Что же касается двух штурманских кондукторов, то они, судя по всему, жили в каюте, сходной с той, где жил их коллега из Морского корпуса вместе со священником.

В исключительных случаях кают–компания на своем заседании могла потребовать списания с корабля того или иного офицера за действия, позорящие русский военно–морской мундир.