Под Андреевским и Красным флагом. Русский флот в Первой мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях. 1914–1918 гг.

На следующий день (14 мая) Щастный выступал на 3-м съезде моряков. Сохранился собственноручный конспект его выступления, где есть такая фраза: «Какое творчество за 6 месяцев в отношении флота произошло[?] Правительство и Морское высшее управление. Телеграмма об уничтожении К[роншта]дта». Очевидно, он собирался задать риторический вопрос об отношении советского правительства к флоту с начала ноября 1917 г., то есть с момента фактического признания штабом Балтийского флота нового руководства Морского министерства. Возможно, он имел в виду развал высшего управления флотом и директиву о взрыве кораблей. В своем докладе, насколько можно судить по отрывочному, не всегда читаемому конспекту, Щастный собирался остановиться на ряде острых политических вопросов. В частности, он указывал на то, что «офицеры не верят, после захвата наших земель, в способность Правительства отстаивать Россию (карту показать)», на необходимость «сдержать внутреннюю междоусобицу», которая способствует реализации планов немцев, и «сдерживать взаимные нападки» Луначарского и Раскольникова, с одной стороны, и моряков – с другой. Щастный заявлял, что он «протестует против озлобления крайних парт[ий], ибо последствием будет повторение черноморских эксцессов (имелись в виду убийства офицеров в Севастополе в феврале 1918 г. – К. Н.) и объявление флота немцами вне закона», что «резолюция об аресте председателя [матросского комитета] Минной дивизии не есть выход из положения, а подливает масла в огонь (прочит[ать] телеграмму [Троцкого с требованием ареста Засимука и Лисаневича?] и указать на возможность самосуда)». Щастный внес в конспект: «Я хочу делать то, что вы [моряки флота, делегаты съезда] считаете нужным, но из этого ничего не выходит […] Я не вижу и не понимаю, чего хочет правительство, [я не вижу и не понимаю] чего хотят политические официальные деятели». Эти высказывания стали основанием для обвинения Щастного на суде в том, что он «вел контрреволюционную агитацию […] разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота».

Если все, внесенное в конспект, было сказано на съезде (а оснований для сомнений в этом нет), то становится очевидным, что Щастный, «хитрейший из хитрейших», по словам Ренгартена, вел политическую игру, пытаясь опереться на моряков – делегатов съезда, подыгрывая их стихийно-демократическим настроениям, флотскому патриотизму, желанию дать, наконец, отпор обнаглевшим немцам и финнам и противопоставляя себя и рядовых моряков «правительству» и «политическим официальным деятелям».

Вероятно, в эти дни Щастный высказывался и по другим острым политическим вопросам. Во время следствия его обвиняли также в публичной критике «Положения об управлении флотом» за недемократичность. «Временное положение об управлении Балтийским флотом», отменившее коллективное руководство флотом, было подготовлено бывшим контр-адмиралом Альтфатером и принято Совнаркомом 8 апреля 1918 г. Представители офицерства, оставшиеся в Красном флоте, казалось бы, должны были стремиться к восстановлению привычной дисциплины и ликвидации всяких «демократических» учреждений и порядков, поэтому такая критика из уст Щастного может быть признана лицемерной политической игрой на стихийно-демократических чувствах моряков. Критика Щастным положения об управлении флотом была отмечена в приговоре, где утверждалось, что он «вел контрреволюционную агитацию […] ссылаясь на якобы антидемократичность утвержденного СНК и ЦИК Положения об управлении флотом».

В последний день своей работы, 24 мая 1918 г., 3-й съезд моряков дал наказ делегации, отправленной в Москву для «выяснения вопроса о дальнейшей судьбе флота»: «[Необходимо твердо] сказать, что флот будет взорван только после боя или когда станет ясно, что иного выхода нет. Назначение наград за взрыв кораблей недопустимо. Необходимо установление демаркационной линии [с немцами] при участии Совкомбалта (Совет комиссаров Балтийского флота. – К. Н.). При отказе от установления демаркационной линии [руководством Советской России?] флот сам ее установит. Что в Брестском договоре [сказано] о флоте?» Отметим, что личный состав флота в наказе замахнулся на осуществление внешнеполитической акции (установление демаркационной линии с немцами), что было очевидным покушением на полномочия правительства.

К этому можно добавить анализ еще одного конспекта Щастного, который он датировал 25 мая и озаглавил: «Мотивы ухода [с поста командующего флотом]». В качестве доказательств «разложения флота» в нем приводится, кроме прочих аргументов, «деятельность Г[лавного] К[омиссара]», «узурпация власти», «аморальное отношение к жертвам – Жемчужин», «Сакс в роли жандарма». Под главным комиссаром флота подразумевался назначенный 14 мая Иван Петрович Флеровский (1888–1959), сменивший на этом посту Блохина. Сергей Евгеньевич Сакс (1889 – после 1954) – большевик, прапорщик по морской части, член коллегии Наркомата по морским делам.