Под брезентовым небом

Что же касается второго номера — трудно сказать, когда он осуществится. Возможно, когда главк объявит смотр новых номеров. Возможно, впрочем, и другое. Неужели же Валя Дроздова, поначалу умевшая добиваться своего в жизни, на этот раз так и не подымет высоко голову?!

ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОВЕСТЬ

Привокзальные площади — место беспокойное. Так и в этом городе на севере Италии. Отель, в котором я поселился, смотрел как раз на привокзальную площадь. До позднего часа в номер ко мне врывался нестройный шум — пронзительные свистки электровозов, автомобильная разноголосица, крикливая перебранка уличных торговцев. Наклонясь над балюстрадой балкончика, ласточкиным гнездом прилепленного к фасаду, я мог наблюдать, как торговцы охотятся за каждым выходящим из отеля, как с мольбой и с наглостью пытаются навязать свой жалкий товар. Лишь один из них вел себя иначе. Потому-то я и приметил его.

Человеку было много лет, но он старался держаться прямо. Седая голова, худощавая фигура, костюм немодного покроя. Чем промышлял этот человек, я понять не мог: в руках он ничего не держал. Однако стоило появиться в подъезде кому-либо из солидных, респектабельных гостей отеля — человек направлялся навстречу и, учтиво поклонившись, делал некое конфиденциальное предложение. Чаще всего оно не встречало отклика, и тогда, ничем не выказывая разочарования, человек отступал со столь же учтивым поклоном. Если же выпадала удача, приглашал в экипаж. Этот экипаж, единственный на площади, запруженной машинами, кидался в глаза черным лаком, сверканием фонарей. Усадив гостя, человек подавал кучеру знак, и тот отъезжал, картинно взмахнув бичом. «Цок-цок-цок», — стучали копыта. Экипаж скрывался за углом, и человек, проводив его взглядом, снова занимал выжидательную позицию перед подъездом. Лишь часов в одиннадцать — в начале двенадцатого позволял он себе уйти, предварительно сверив свои карманные часы с колокольным боем близлежащего храма.

Так происходило из вечера в вечер, и, выходя на балкон, я уже не сомневался, что снова увижу пожилого деликатного человека.

Однажды мы чуть не столкнулись у подъезда, даже встретились глазами. Помешал соотечественник, громко окликнувший меня. Словно испугавшись чего-то, человек мгновенно отпрянул, исчез в толпе прохожих.

Назавтра — вечер выдался томяще душным — я собрался было лечь спать, но почувствовал, что не усну и лучше пройтись, чем без толку ворочаться в постели. Куда направиться, я не имел понятия. Но иногда любопытна и такая прогулка — без цели и адреса, куда глаза глядят.

Улица, на которую я свернул с площади, отличалась от центральных городских магистралей. Узкая, коленчатая, она была выложена неровным булыжником, а траттории — скромные ресторанчики, ютившиеся на ней, — выдвигали свои столики прямо на мостовую. Это делало улицу как-то по-особому, по-домашнему обжитой. Жаровни, над которыми  колдовали   повара, полыхали   синим  угольным огнем. Дым шипящего масла ел глаза. Стучали игральные кости. Усердствовали осипшие радиолы. А в раскрытых настежь окнах азартно кричали женщины: высовываясь до пояса, они переговаривались через улицу, судачили, делились новостями. Улица жила своими интересами, жила для самой себя и ничуть не заботилась о том, какой может показаться постороннему взору.

Я долго шел вперед, стараясь впитать и запомнить необычность этих шумов и запахов. Затем попал на соседнюю улицу, затем свернул еще на одну. Когда же решил наконец повернуть назад, то убедился, что все перекрестки и все ресторанчики похожи друг на друга и что, как видно, я глупейшим образом заблудился.

Беспомощно остановясь, я пытался сообразить, куда же идти дальше. И тут услыхал у себя за спиной негромкое:

—  Синьор!

Обернувшись, увидел человека, того самого, что привлек мое внимание, запомнился мне на площади перед отелем.

—   Синьор затрудняется найти дорогу? — мягко осведомился человек. — О, это понятно. Старый город, старые улицы: все на одно лицо! — И тут же спросил: — Могу ли я узнать? Синьор из России, из советской России? (Только тут я обратил внимание, что нежданный мой собеседник, пусть и с ошибками, даже грубыми ошибками, обращается ко мне на родном моем языке.)

—   Да, я русский. Из Советского Союза.

—   Хвала мадонне! — воскликнул человек. — Вчера, у входа в отель, я не нашел в себе смелости заговорить с вами. Но, как видно, это судьба, что мы снова встретились.  Если бы вы согласились, мы могли бы зайти сюда, в эту тратторию. Она скромна, но вино подают без примесей. Я прошу вас быть моим гостем, синьор, хотя бы ненадолго, хотя бы всего на час!

К этому позднему времени в ресторанчике почти не оставалось посетителей. И жаровня была потушена. И официанты сдвигали в угол освободившиеся столы и стулья. Один из них — возможно, даже не официант, а содержатель, хозяин, — усевшись под навесом, вытирал краем фартука пот со лба. Он не проявил радости по поводу нашего прихода, но все же поднялся и принес кувшин вина.

Вот история, которую я услыхал в тот вечер. История для меня неожиданная, но тем отчетливее запавшая в память.