Под брезентовым небом

—  Еще раз спасибо, синьор, за встречу, за внимание. Отель отсюда так близко, всего в одном квартале. На этот раз, надеюсь, вы не заблудитесь. А мы с Чезаро еще немного пройдемся. Да, разумеется, время позднее, но — что поделаешь — иногда не следует спешить домой. Спокойной ночи, синьор! Спокойной ночи и счастливого возвращения!

СТАРЫЙ, ОЧЕНЬ СТАРЫЙ КЛОУН

—   Нет, вы меня не переубеждайте, не переубеждайте! — скрипел он, качая лысой, без единого волоска, головой. — Разве прежде цирковая молодежь позволяла себе такое? Горько смотреть. Чуть закончат репетицию — шасть из цирка!

—   Ну, а зачем же им задерживаться? Кончил дело — гуляй смело!

—   Ах, вот как? По-вашему, отрепетировал и иди себе на все четыре стороны — гуляй, прогуливайся, прохлаждайся.  Извините, я другой придерживаюсь точки зрения. Настоящий артист, конечно ежели он настоящий, круглые сутки обязан дышать цирковым воздухом. От этого польза одна для здоровья!

Немыслимо было переспорить старика.

И ведь вот что удивительно: к нынешнему цирку он не имел никакого отношения. Мало ли что когда-то работал соло-клоуном, что в запасниках циркового музея хранилась пожелтевшая афишка с его именем. Это было настолько давно, что даже артисты старшего поколения припоминали с усилием. Ну, а молодые — те видели перед собой всего-навсего брюзжащего старикашку и не раз грозились поставить его на место: дескать, шли бы домой, обойдемся без ваших нравоучений. Вероятно, в конце концов молодые так и поступили бы, но администратор цирка — при других обстоятельствах весьма рассудочный, чуждый какой-либо сентиментальности — по-своему благоволил старому клоуну.

—  К чему такие страсти? — говорил администратор. — Стоит ли обижать Теодора?

В действительности Теодор вовсе не был Теодором. Истинное его имя было самым что ни на есть российским. Однако он упрямо требовал, чтобы его величали прежним клоунским именем.

—  Мало ли что в паспорте написано. В мои времена не на паспорт глядели — на афишу!

Ежедневно Теодор с утра заявлялся в цирк. Мне тоже по душе это раннее время. И все-таки не было случая, чтобы я смог прийти первым. Конюхи, уборщицы, служители, приставленные к животным, — все в этот час заняты были делом и потому под всяческими предлогами уклонялись от словоохотливого старика. Нет, он не обижался. Он шел на конюшню, и тут-то вволю хватало ему безропотных слушателей — лошадей и пони, собачек и голубей. Попугаев — даже тех упрекал в нерадивости: дескать, больше должны тренироваться, чище по-человечески говорить.

На манеже начинались репетиции. Теодор тут как тут. Усядется в первом ряду партера и с таким вниманием следит за происходящим, будто решается его собственная судьба. Если трюк не удавался, старик приходил в неописуемое волнение, ерзал в кресле, вздыхал, сухонькими пальцами теребил подбородок. И, напротив, при каждой удаче расцветал блаженной улыбкой.

Так проводил он день. Когда же приближалось представление, Теодор возвращался за кулисы. Побаиваясь строгого инспектора манежа, он держался подальше от форганга, ни во что не вмешивался и вместе с тем всем своим настороженным видом давал понять, что в любой момент готов поспешить на подмогу.

Таков был Теодор, безраздельно преданный цирку. Больше чем преданный — неотделимый от него.

Впрочем, раз в году, в январские дни, он вдруг исчезал на неделю, на полторы недели.

Удивленный этим, я как-то справился у администратора, уж не захворал ли.

—  Не беспокойтесь, — улыбнулся всезнающий администратор. — У Теодора сейчас самое счастливое время. Он работает.

Оказывается, уже не первый год во время зимних школьных каникул старый клоун возвращался к своему давнему делу — выступал на елочных представлениях в одном из рабочих клубов.

—  Конечно, шутки у Теодора не ахти какой свежести,— признавал администратор. — Но ведь он не из-за денег. Пенсию получает достаточную. Что всего важней для него? Хоть ненадолго, хоть раз в году, вновь почувствовать себя артистом. Ума не приложу, что станет со стариком, если откажутся от его услуг.

Как в воду глядел администратор. На следующее елочное представление Теодора не пригласили, и сразу он поник, осунулся, пожелтел лицом. Немощной тенью бродя по цирку, он — обычно такой говорливый — теперь безутешно, скорбно молчал.

И вот при каком разговоре случилось мне присутствовать в кабинете директора цирка.

—   Убивается старик. Я Теодора имею в виду, — сказал, войдя, администратор. — Надо бы помочь.

—   Каким таким образом?

—   Скажем, занять в новогодней елке.

—   В елке? — иронически прищурился директор. — Что ж, давайте прикинем. Роль деда-мороза, пожалуй, не потянет. Ну, а если поручить роль Снегурочки.

Директор любил побалагурить, и обычно, в порядке служебной субординации, администратор отзывался на подобные шутки соответствующим смешком. На этот раз удержался. И лишь повторил:

—   Все же надо помочь.

—   Не возражаю. Дело за вами. Изыщите возможность.