Читаем Под буковым кровом полностью

NN ехал нахмурив брови, с видом решительности; лицо его было бледно. Знакомые пространства текли на обе стороны, не останавливая его внимания. Кровь в нем волновалась; разнообразные предположения, одно другого занимательней, приходили в голову. То казалось ему, что чудными посещеньями предвещались скорые и резкие перемены в его участи — и он невольно увлекался их зрелищем; то, охладевая, смотрел на свой энтузиазм с горькой улыбкой и не уважал в своих видениях ничего кроме разгоряченного одиночеством честолюбия. За этими мыслями он оставил Гальвину нести его куда вздумается, и она так охотно распорядилась свободой, что, опомнившись, он увидел вокруг себя всё какие-то бугорки в репьях и колодцы, всё запавшее частым ельничком, какого не помнил у себя в окрестностях. Вполголоса выбранил он бедную Гальвину, которая, дернувши ухом, пошла без прежней решимости, но за всем тем оставил ей идти по ее прихоти, а сам оглядывался, не покажется ли что знакомое. Но кругом были все безлюдные места, и мирно текла по пути с ним чужая речка, осененная ивами, на которой мосток из дуплистой доски едва доходил до середины, мало рекомендуя общительность обитателей того берега. Вдруг какой-то сад поднялся справа при дороге. Подстегнув Гальвину перескочить мелкую канаву, NN поехал краем сада, нагибаясь и заглядывая под его пышный полог. Позади засохших дерев, качающих разворошенные гнезда, вольной чредою поднимались яблони, чертя по волнистой траве согбенными ветвями, как задумавшийся рыбак водит удою по бирюзовой воде. Невольно NN залюбовался сим великолепием, сей глубоко уходящею тишиною. Приманчивые чародейства виделись ему; в извивах коры, вспыхивающих солнечными лучами, мелькали смеющиеся женские лица. Дятел напорхнул на старый ствол и заскакал, ударяя в чешуистую кору полуотверстым клевом; поднятые его брови, словно насурмленные, придавали ему вид удивления. Стукнувшее в землю яблоко вспугнуло его: он фыркнул пестрыми крыльями, показав NN рдяное подхвостье, и, низко ныряя в дымно-золотом сумраке сада, унесся в его колеблемую глубь. Позабывшись в наслажденье волшебными картинами, NN шагом подъезжал к накренившемуся флигельку против сада, за которым в перспективе рисовались очертания барского дома; но когда он проезжал мимо флигелька, распахнувшееся окно окатило ему бок пенной водою из таза — и покамест перепугавшаяся баба, высунясь вслед за тазом, просила прощенья у нежданного наездника, NN, отряхиваясь, въезжал в геральдические ворота князя О., где его поневоле шумный въезд был встречаем вышедшими из любопытства слугами.

<p>Глава третия</p>

Учтивость, дружество, приятный разговор.

Муравьев
Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза