Под бурями судьбы жестокой...

— Нет. Осматривать его я не буду. Верю, что болезнь определена верно. Да ее и невозможно спутать с другими болезнями. Но мне нужно... не знаю, как сказать это вам... Нужно в душе почувствовать отношение к вашему сыну... Нужно знать, как он отнесется ко мне. Это очень важно.

Князь взял со стола колокольчик. Серебряный язычок мелодично ударил в серебряную стенку.

Открылась боковая дверь. Появился добродушный толстяк в ливрее, с седыми редкими бакенбардами и с тускло-голубыми старческими глазами.

— Приведите молодого князя.

Толстяк поклонился, попятился и скрылся за дверью.

Через некоторое время в комнате появился худенький мальчик с хорошеньким бледным личиком, с задумчивыми черными глазами, не по-детски серьезными и даже строгимн. Он что-то сказал по-французски отцу и внимательно поглядел на Петра.

Князь привлек мальчика к себе, поцеловал в русую головку.

Ребенок вдруг высвободился от отца и смело подошел к Петру. Он остановился подле него и широко открытыми глазами долго глядел в его лицо, так долго, как это умеют дети, а потом спросил по-русски (он понял, видно, что перед ним не барин, а слуга, с которым не разговаривают на французском языке):

— Тебя как зовут? Ты ко мне пришел?

Петр не знал, как назвать себя. В деревне он сказал бы — дядя Петя. А здесь не положено.

— Зовут меня Петром.

— У меня в комнате икона святого Петра висит,— задумчиво сказал мальчик.

И ни отец, ни Петр не улыбнулись.

Петр опять был в затруднении — как называть ребенка, ведь здесь так нелепо с детских лет его величали «сиятельством».

— Ваше сиятельство, а вас как зовут?

— Меня? Аличка. Без всяких «сиятельств». Просто Аличка. Хорошо? Ты мне очень, очень понравился. Ты немного походишь на икону святого Петра. Сядь вон в то кресло, а я залезу к тебе на колени. Хорошо?

Петр вопросительно поглядел на князя. Тот кивнул головой. Казалось, он был рад этому мгновенному контакту сына с Петром, который, видимо, и нужен был этому странному лекарю.

Петр сел в светлое шелковое кресло и с удовольствием посадил на колени ребенка, с жалостью ощутив его невесомость.

— Знаешь, Петр,— доверительно сказал Аличка,— я болен. Поэтому я не такой, как все мои товарищи. Я вдруг ничего не помню. А потом у меня так сильно болит голова... И знаешь, мне всех жалко — и кошек, и собак, и слуг наших...

— А знаете, ваше сиятельство,— уже забывая о присутствии князя, отодвигая мальчика от себя и заглядывая в его страдальческие глаза, напоминающие ее взгляд, твердо и властно сказал Петр, — я и пришел для того, чтобы вас вылечить. Я не одного вот такого же вылечил. Только аккуратно надо пить лекарство, которое я дам.

— Я так и подумал, что ты пришел, чтобы меня вылечить. Сразу же так и подумал! — весело засмеялся, захлопал в ладоши Аличка и соскочил с колен Петра.— Я буду пить лекарство, даже если оно очень горькое. А скоро ты меня вылечишь?

— Скоро! — опять твердо сказал Петр и погладил ребенка по голове.— Очень скоро вы будете как все здоровые дети.— Голос Петра стал властным.— Не будет болеть голова. Никогда не будет и такого, словно бы вы ничего не помните. Все пройдет, ваше сиятельство, вы будете совсем, совсем- здоровы. Вы верите мне? — А сам с горечью подумал, что травы-то нужной у него с собой слишком мало, а достать ее можно только в Ильинском, и для этого потребуется время.

— Я очень верю тебе, Петр. И я знаю, что ты меня вылечишь. Только бы поскорее!

Князь с изумлением смотрел на сцену, происходящую перед ним, и сам начинал верить в этого молодого колдуна, который обещал вылечить сына.

— А теперь идите играть,— на ухо сказал мальчику Петр,— а мне нужно поговорить с их сиятельством.

Аличке очень не хотелось уходить, и он только тогда решился оставить комнату отца, когда взял с Петра честное слово, что завтра тот придет и принесет лекарство. И они вместе будут кататься с горки на санках.

Назавтра, на рассвете, с письмом Петра к родным на лучших лошадях помчался посыльный князя в Ильинское, за травами.

А когда Петр уходил, князь сказал ему, протягивая деньги:

— Это пока. А если ты, Петр, вылечишь моего сына, я озолочу тебя. Понимаешь, озолочу!

Петр отвел руки за спину и ответил князю голосом с металлическими нотками:

— Спасибо, ваше сиятельство. Но я не доктор. А в народной медицине есть одна великая заповедь: если взять плату за лечение — оно не поможет.

Князь опустил руку. Гнев мелькнул в его лице и разочарование.

— Но потом, когда больной вылечится? — спросил он.— И уже не надо будет его лечить?

— Тогда... тогда видно будет,— ответил Петр.— Мне платой станет излечение вашего сына.

Князь отвел взгляд. Казалось, он получил незабываемый урок, узнав, что не все покупается на деньги, что для бедняка крепостного, которого он и за человека-то никогда не считал, иметь большие деньги не главное его желание.

Отказаться от такой суммы, которая сделала бы этого парня человеком среднего достатка?! Это представлялось князю невероятным, и ему было немного не по себе, потому что ставило его в какую-то не изведанную еще им в жизни зависимость.