Под бурями судьбы жестокой...

— Ну и ладно,— поспешно согласилась женщина,— память же у меня одна от мужика осталась.— И она торопливо спрятала крестик в карман.— А вот барыня вроде бы и не скупая, а деньгами тебя не одарила. Барышне Александре Николаевне сказала, чтобы нашла она в кабинете Аександра Сергеича книгу и передала тебе.

Из-за пазухи она вытащила завернутую в бумагу книгу.

Петр трясущимися руками развернул посылку.

«Учебник медицины»,— прочитал он. Боже мой! Двойное счастье! Послала она! В такие минуты вспомнила о нем! И такую-книгу!

Он забыл о женщине, забыл о Софроне, подошел к столу, на котором стояла в подсвечнике свеча, и стал перелистывать подарок. Вот и не надо было вырывать рисунок из книги доктора. Не надо было копировать его месяцами. Это самое анатомическое изображение человека здесь было. Да и каждый внутренний орган на отдельной странице.

— Какое счастье! — не в силах сдержать радость, сказал он.— Какое неожиданное счастье! — Он повернулся к женщине: — Скажи барыне большое спасибо.— Он помолчал и добавил: — Скажи, что век ее не забуду, кланяюсь ей в ноги и молю бога, чтобы легче ей было пережить свое несчастье. А ты сама меня отблагодари тем, что всегда будь радива к барыне и ее сироткам.

Женщина мелко-мелко закрестилась:

Вот те крест святой, сынок, все сделаю, ночи спатьнс стант, блюсти буду и деток и барыню.

Когда она ушла, Софрон долго и шумно удивлялся мастерству Петра. Так хотелось ему бежать к народу, рассказать эту новость. А потом вдруг остановился среди комнаты и сказал:

— Однако же не пойму я, чё ты печешься о пушкинской барыне? Вроде на бар ты неласково смотришь. Да и барыня Пушкина грех-то какой на душу взяла — через нее муж помер. А ты — «всегда будь радива к барыне»!

Петр не стал оправдываться. Молча махнул рукой, закрыл дверь и снова взялся за книгу.

Много месяцев все свободные часы занимался Петр изучением учебника.

За это время много прошумело событий. Уехала в Полотняный завод Наталья Николаевна с Александрой Николаевной и тетушкой Загряжской. Дантеса судили, разжаловали в солдаты и выслали из России. Екатерина Николаевна некоторое время жила еще в Петербурге, а потом уехала к мужу. Перед отъездом она приезжала проститься с сестрами. Ни мать, ни брат не приехали проводить Екатерину Николаевну. Было ясно, что семья от нее отвернулась.

Прибегала к Петру и деду Софрону прощаться и Анфиса, в слезах обнимала земляков, прощаясь с ними,— прощалась с Ильинским, с родиной. Белую кобылицу граф Строганов подарил к свадьбе Екатерине Николаевне. Но ее пока что хозяйка с собой не взяла. Видимо, было не до этого.

Вскоре — третий и последний раз — вызвал барин Петра к себе.

В этот раз Петр шел спокойно. Графиня Софья Владимировна пообещала отправить его работать на Билим-баевский завод. Это все же на родину!

Строганов и какой-то лысый мужчина средних лет стояли в кабинете, когда вошел Петр. Незнакомец сразу же, как только появился Петр, стал разглядывать юношу с головы до ног. Петр поклонился и остановился у дверей. На душе, как всегда при подобных встречах, стало нехорошо.

— Петр, подойди ближе,— сказал Строганов.— С тобой желает поговорить доктор Пушкиных.— Он назвал егоимя, но Петр от волнения не расслышал, сделав несколько шагов, остановился перед доктором.

— Каким лекарством ты, Петр, вылечил няню детей 11атальн н иколаевны от экземы? Если желаешь сохранить в тайне, не отвечай. Но это очень любопытно. Я, профессор, не мог этого сделать. Не умею. И никто из медиков нашего времени не умеет. Пока что для нас, специалистов, это загадка. Мне говорили^ что вправляешь вывихи, сводишь бородавки. Но это не так удивительно. А вот экзема...

— Травой, господин доктор. Запаром разных трав. Их пятнадцать. Мне неизвестно, как они называются в ученых книгах. Я знаю названия народные, нигде не записанные, как слышал их от отца, как называл дед. Вас еще могло бы удивить, что у детей я излечиваю падучую — тоже травой.

Доктор с изумлением поднял брови. В это время слуга принес на подносе письмо. Строганов прочел и заспешил куда-то.

— Располагайтесь как дома. А я на время удалюсь. Дела.

Хозяин вышел, и первое, что сделал доктор,— указал Петру на кресло напротив своего.

— Спасибо,— сказал Петр, краснея.— Я привык стоять.

Доктор почувствовал ударение на слове «привык».

— Садись, Петр. Мне неудобно так разговаривать с тобою.

Петр сел. Первый раз в жизни он сел в кресло в барском доме. Сел и подумал: «Если сейчас войдет барин, как унизительно будет вскочить с этого кресла». Но через минуту он уже не помнил ни о барине, ни о кресле. Он был увлечен интересной беседой с доктором. Он забросал его вопросами, рассказывал о своих предках, из поколения в поколение занимавшихся врачеванием.

— Я так думаю,— увлеченно говорил Петр,— что дело не только в лекарстве, дело в вере в это лекарство, в лекаря. А если это так, то человек сам над собой большие чудеса делать может. Я по своим наблюдениям знаю, что это так. Я не раз сам словом вылечивал, без всяких лекарств. Заставлю словам поверить, и болезнь отступает...