Под чертой (сборник)

Даже если говорить о половом отборе, то легко выяснится, что описанный Есениным механизм, крутившийся еще в СССР («прыщавой курсистке длинноволосый урод говорит о мирах, половой истекая истомою»), ныне заржавел. Не непрыщавых красавиц куда эффективнее действуют не абстрактные разговоры «о мирах», а о конкретные: махнуть в отпуск на Ибицу или все же на Бали. А чтобы заработать на поездку, потребны тоже иные умения: например, знание какой-нибудь техники холодных продаж, то бишь умение уговорить немотивированного клиента (и которого «мирами» тоже не соблазнить).

Классическое энциклопедическое знание если и дает преимущества, то в узком кругу (Калашникову – среди читателей его книг, мне – среди читателей «Огонька» или зрителей). И, руку на сердце: ежедневный кусок хлеба с маслом оно еще обеспечивает, но икру уже нет (напомню, что ежедневная доступность икры в качестве показателя успешности была определена Чеховым после продаж прав на свои сочинения издателю Марксу).

Да и в глобальном плане – в плане соревнования стран и систем – получается, что конкретные знания и навыки бьют абстрактные: прискорбная неграмотность новых россиян отличнейше уживается с новейшим комфортом российским жизни, а пресловутая необразованность американских школьников (даже на фоне русских) не мешает США иметь производительность труда в 4 раза выше нашей.

Боюсь, что преимущества универсального знания вовсе не в его объеме, – хотя преимущества, несомненно, есть.

Первое – частное. Игры разума дают их носителю интеллектуальное наслаждение, по силе сопоставимое с сексуальным, и переход от дисциплины к дисциплине тут имеет донжуанский характер. Истинно вам говорю: интеллектуал уже получает награду свою.

Второе преимущество состоит в его широте и, следовательно, возможности быстрой перестройки, в гибкой реакции на изменения среды. Но тут у меня есть подозрение, что все эти компьютерные сети, коммуникаторы и гаджеты и есть перенесение гибкости мозга вовне. Собственно, это и есть внешний мозг и внешняя память, готовая к применению любым желающим.

Как интеллектуал, копаясь в своих знаниях, обращает новый вызов, то есть новый хаос мира в парадигму, формулу, структуру, модель – так и мальчик, читающий сегодня лишь твиттер да смотрящий «Каникулы в Мексике» вперемежку со «Сплетницей», преспокойненько засядет, случись на это запрос, за Жижека да Делеза, да еще и срежет на реакции Лосева-Лихачева того же Максима Калашникова, как придумавший эту реакцию философ Секацкий подрезал ею авторитеты Лихачева и Лосева… Ну хорошо, хорошо: не сразу осилит Жижека, но за Брюкнера запросто возьмется: тот доступен и без подготовки…

Так что настоящий варвар сегодня – это не юный недообразованец, а тот, кто перекрывает недообразованцу гипотетическую возможность дообразоваться. Варвары – те, кто требуют установить контроль над интернетом. Варвары – те, кто требует оградить детей от компьютера. Варвары – те, кто требует изымать книги на основании содержащегося в них «экстремизма» (это варвары из МВД загоняли в угол и загнали в гроб Илью Кормильцева с его издательством «Контркультура», проводили обыски в книжном магазине «Фаланстер» и портили кровь моим пишущим знакомым; даже меня однажды вызывали в прокуратуру – из-за интервью с Познером, в котором он назвал православие «бедой России»). Варвары – те, кто свободный обмен информацией называет пиратством и кто поддерживает 70-летний посмертный срок действия авторских прав, убийственный для живых.

Контроль над распространением информации – это и есть новое, новейшее, современнейшее варварство.

И быть погонщиком варваров с железным посохом в руке – тоже варварство. Битьем из варварского бытия не выводят – только личным примером, выдерживающим конкуренцию с другими примерами.

Прости, Максим. Отнес бы ты на помойку свой свитер, оделся бы, что ли, у Терехова в европейское платье.

Ты мне, конечно, коллега – но сам знаешь, что дороже.

2012

34. Не твоего ума тело!// О типажах спортсменов на улице

(Опубликовано в «Огоньке»

К городским спортсменам-любителям – персонажам скорее анекдота, чем даже комикса – прибавились новые типы, и я не в силах их определить. И это симптоматично.

В том, что я пишу, нет ни политических инвектив, ни социальных концепций, ни даже посягательств на государственный строй мыслей. Это пестрые заметки, лоскутное одеяло, – наблюдения, связанные с любительским, городским, массовым спортом. Тем, который под окнами, во дворе, в парке.