Под чужим знаменем

Час дня… два часа… Казалось, время утяжелилось… Несколько раз в аппаратную ходил Кольцов. Ходил Микки. Но все было по-прежнему неопределенно, неясно.

– Не могло что-либо случиться, Павел Андреевич? – с тревогой спросил Микки.

– Ну что вы, Микки! Там же кругом охрана! Не арбузы везут!..

– Но почему же в таком случае… – заикнулся Микки, обычно ни о чем серьезно не беспокоившийся.

– Вероятно, где-то на линии повреждена связь, – с серьезнейшим видом высказал предположение Кольцов.

– Вы так думаете?

– Уверен.

Но и в три часа дня сообщений о литерном все еще не было. Кольцов, которому полагалось встревожиться, доложил об этом Ковалевскому.

Командующий, хмурясь, затеял игру с пенсне.

– Что же могло случиться? – нервно вслух размышлял он. И, явно расстроенный неизвестностью, горестно взглянул на Кольцова. Кольцов стоял у стола командующего, всем своим видом говоря, что готов выполнить любое его приказание, но ответить на этот вопрос он не в силах.

Ковалевский пожевал губами и, уже по-настоящему тревожась, попросил:

– Прикажите начальнику связи немедленно связаться со всеми станциями перегона, по которым должен следовать литерный. Пусть, черт их дери, узнают наконец, в чем там дело?..

Кольцов хотел уйти, но дверь распахнулась и в кабинет вошел Щукин. Не взглянув на Кольцова, доложил:

– Ваше превосходительство, на перегоне Тоннельная – Верхне-Баканская была произведена попытка взорвать литерный. Один из покушавшихся убит…

Кольцова шатнуло. Если бы Ковалевский или же Щукин в это время посмотрели на него, они бы заметили, какое отчаяние на мгновение овладело им. «Была произведена попытка…» Значит, литерный не взорван… «Один из покушавшихся убит…» Кто? Красильников? Кособродов? Николай?

– Личность убитого пока не установлена, – глухо, как из-за стены, доносились до Кольцова размеренные слова Щукина.

– Что с поездом? – почти выкрикнул Ковалевский.

– Все в порядке, ваше превосходительство. Проследовал Екатеринодар. Движется на Ростов.

Кольцов тихо вышел из кабинета, сел за свой стол.

– Вы слышали, Павел Андреевич? – спросил Микки.

– Да-да… Я очень рад, Микки!

– Я тоже, Павел Андреевич!..

День тянулся бесконечно долго. Все, что делал потом Кольцов, он делал как во сне. Отвечал на какие-то телефонные звонки. Приносил и уносил какие-то телеграммы. С кем-то разговаривал. Кажется, улыбался. И думал, думал. Ах, почему он кому-то передоверил такое важное дело?! А что теперь? Теперь – все! Теперь уже никакая сила не остановит этот чертов эшелон, эшелон смерти…

– Капитан!.. Павел Андреевич! Командующий просит вас зайти! – тихо сказал Микки.

– Изволили звать, ваше превосходительство? – спросил Кольцов, устало переступая порог кабинета командующего.

– Павел Андреевич! – сказал Ковалевский бодрым голосом и протянул ему несколько срочных бумаг. – Отдайте зашифровать и отправить!.. Вот эту депешу генералу Кутепову, его корпус продвигается на Курск, Орел…

– Выходит, еще неделя-другая, и Орел будет наш, Владимир Зенонович?

– Ну, у Орла когти крепкие, так с ходу их не обрубишь! Но… – Ковалевский помедлил немного и затем с легкой тревогой спросил: – Как с литерным?

– Проследовал Батайск, Владимир Зенонович.

– Отлично, значит, к утру будет у нас, – щелкнул пальцами Ковалевский.

Кольцов потускнел – нервы! Он устал скрывать свои чувства. Это не ускользнуло от внимания командующего.

– Что, капитан, устали? – сочувственно спросил он и затем ободряюще добавил: – Потерпите немного, отдохнем в первопрестольной… И вот что, голубчик: сварите-ка глинтвейна, нервы отпустить. Нам еще долго тут мучиться.

Так было заведено в штабе: адъютант уходил отдыхать после того, как командующий покидал кабинет и отправлялся в свои покои. Не по возрасту неугомонный Ковалевский в этот вечер, судя по всему, не собирался ложиться спать.

Согласно директиве Деникина, 12 сентября началось новое наступление на Москву. В директиве оно называлось решительным и последним. Войска Добровольческой армии двигались по направлению к Курску, встречая отчаянное сопротивление красных. Ковалевский ожидал сопротивления, у красных было время для организации обороны. Но он не предполагал, что сопротивление их будет столь упорным. Задача перед Ковалевским была поставлена трудная: сломить противодействие противника, сделать все для того, чтобы так тщательно подготовленное наступление с первых дней не захлебнулось. В эти первые дни во многом решался исход всей операции. Понимая это, Ковалевский неустанно следил за продвижением войск, стараясь, однако, не отвлекать штабы лишней своей опекой. И все же, едва где-то происходила заминка, он спешил скорее перебросить туда подкрепления – сейчас он уже не придерживал резервов.

Полученные от союзников танки генерал Ковалевский считал своим главным, способным решить все резервом, который он собирался пустить в действие в самый ответственный момент – когда выдохшимся и уставшим войскам понадобится допинг, когда они выйдут к Туле – арсеналу России и последней крепости перед Москвой.