Под чужим знаменем

Щукин мгновение стоял в нерешительности, потом, бросив быстрый взгляд на Кольцова, учтиво склонил голову и вышел из камеры.

Проводив Щукина выжидательным взглядом, Ковалевский затем грузно сел на скамейку и некоторое время молча и недоуменно, как на странного незнакомца, смотрел на Кольцова. В тишину камеры как бы втекал гул отдаленной канонады. Глухие отзвуки ее явственно слышались здесь, в подвале. Затем Ковалевский, не поднимая головы и не глядя на Кольцова, тихо и доверительно заговорил:

– На допросах вы не сказали, но, быть может, скажете мне: где Юрий? Вы ведь понимаете, что меня тревожит его судьба.

Кольцов сочувственно посмотрел на Ковалевского, жалея его.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Он – в надежных руках.

Теперь Ковалевский поднял голову, из-за пенсне на Кольцова смотрели очень смирные и мелкие слезящиеся глаза.

– И это все, что вы мне скажете?

– Да, ваше превосходительство! – твердо ответил Кольцов и, подумав, добавил: – Юрий – хороший мальчишка. Он разберется во всем и сам выберет в этой жизни правильную дорогу.

– Он что, знал, кто вы? – удивленно спросил Ковалевский.

– Знал, ваше превосходительство. Не сразу, но узнал.

– Бож-же! Сын дворянина, офицера русской армии!.. Могу себе представить, какую вы уготовили ему судьбу!..

Ковалевский поднялся со скамьи, медленно взошел по ступеням, обернулся. Внимательно и печально посмотрел на Кольцова.

– Не понимаю!.. – опять тихо сказал он. – Не понимаю!.. Вы – боевой, заслуженный офицер русской армии… вас ждало блестящее будущее… Как это произошло? Почему вы пошли в услужение к большевикам?!

На лице Кольцова мелькнула едва заметная усмешка.

– Зачем же – в услужение, ваше превосходительство? Я сам большевик. По убеждению.

Ковалевский рывком открыл дверь камеры и сухо добавил:

– Завтра вас отправят в Севастопольскую крепость и предадут военно-полевому суду.

– Я знаю, ваше превосходительство, меня ждет виселица. И клянусь вам, ничего не боюсь и ни в чем не раскаиваюсь.

– По традициям русской армии вас, как офицера, расстреляют.

Ковалевский постоял еще немного и медленно пошел по коридору.

– Владимир Зенонович! – окликнул его Кольцов, и Ковалевский с какой-то внутренней надеждой остановился. – Я думаю, Владимир Зенонович, что последнее слово останется все-таки за нами, – сказал Кольцов. – Да вы и сами в этом, кажется, начинаете убеждаться… Слышите?

Кольцов поднял глаза вверх, невольно прислушиваясь к далекому гулу фронтовой канонады. Она глухо перекатывалась, точно по крыше здания кто-то передвигал тяжелые валуны.

– Я уважаю фанатизм… но до известных пределов, – сказал Ковалевский. – Вам-то что от того, что красные победят? Вы к тому времени уже будете прахом!..

И Кольцов еще долго слышал шаги командующего, шаркающие, бессильные, стариковские шаги…