Под чужой личиной (СИ)

Я вдохнула приторно сладкий воздух припозднившейся осени и, расправив руки, как крылья, с улыбкой шагнула в пропасть...

ГЛАВА 10.

- Темнеет, – я встрепенулась и вырвалась из объятий полудремы, вскинув на Мора неосмысленный взгляд. Я была далеко. А, может, я вообще уже не существовала. Так странно. Вроде бы ты есть, но жить-то незачем. К чему вся эта катавасия с миссией спасения мира? Кому он нужен, этот мир? Мир, в котором предательство стоит выше любви. Мир, в котором чувства ничего не значат. Мир, который в искупление собственных грехов приносит мне только боль. Неважно какую – физическую или душевную, – но кроме боли я ничего от него не получила.

Двуликая, за что мне это? Я верой и правдой в меру своих сил отрабатывала свою жизнь, когда как многим она достается совершенно бесплатно, я ничего не просила для себя. Никогда. За что Великая, ты оставила меня? За что отвернула от своей преданной послушницы скорбный лик? Ты дала мне силу, но не принесла мне счастья. Ты изувечила мою судьбу, вырвав из ее строк то единственное, к чему я стремилась! Ты, ты во всем виновата. Ты выжгла меня дотла, выжгла мою душу, а теперь собираешься лишить меня сердца. Не бывать тому!

- Привал? – Не своим голосом спросила я, спешиваясь. Искра проводила меня задумчивым карим глазом, шумно вздохнув. Подавленное настроение хозяйки передалось и лошади. Эдак я в скором времени всех окружающих введу в состояние глубокой депрессии.

- Инге, – начал наемник, но я его остановила:

- Молчи, Мор, не надо. Я справлюсь. В первый раз, что ли? – горький смешок вырвался из горла, но подступающие слезы я гордо сдержала. Что-то я совсем расклеилась, так нельзя. Где моя подруга-ирония? Вот достигну Храма Стихий, плюну на колонну Двуликой, желательно чем-нибудь едким. В крайнем случае, смету ее в Преисподнюю стихийным пламенем. Как говорится, клин клином вышибают. А я буду огонь огнем.

- Тебя постоянно лишают памяти свихнутые на тебе ушастые субъекты? – хитро прищурился Раф, отвязывая со своего седла походные сумки и бросая их у груды хвороста, который я тут же превратила в уютный костерок. – Вот уж не подумал бы, что эльфы настолько чокнутые. Длинные уши еще не залог соответственно длинного ума.

- Заткнись, – процедила я сквозь зубы, сжимая кулаки. Вторая ипостась рвалась на свободу вкупе со смачным огненным шаром, который я нетерпеливо смяла в ладони, незаметно рассеяв в воздухе. Но злость накатывала волнами, кулаки так и просились к слащавой морде колдуна, желая запечатлеть на ней шедевры градоустройственного зодчества в количестве двух штук. То есть два фонаря под двумя имеющимися в наличии прекрасными очами цвета распускающихся незабудок. А что, отливающая синева ему пойдет, оттенит прозрачность глаз. Да и в темном переулке посветлее будет.

- Не нравится? – Издевательски протянул маг. Подошел почти вплотную, с маниакальным блеском глаз разглядывая мое лицо. – А ведь все могло быть иначе, милая. Но ты сама решила, что для тебя важнее. Я прав? Не меня ты выбрала в спутники жизни и дальнейшем посмертии? Очень близком, вполне возможно.

- Сгинь с глаз моих, – ощерилась я, пытаясь протиснуться мимо и не столкнуться с его дикими глазами. В них горело желание. Неуемное. Страстное. Такое, что даже смерть (моя, разумеется) не преграда ему. Мне стало страшно. И я впервые пожалела, что не послушалась Тиара и отправилась к Храму. С другой стороны, если я не выполню задание, меня ждет самосожжение. Медленное, мучительное. После которого забвение покажется спасением. И эта смерть отражалась в горящих глазах колдуна. Притягательных, зовущих...

Я не успела даже дернуться, когда его руки сомкнулись на моей талии. Жестко, терзающе. Причиняя боль. Не физическую, нет – я и не такое могу терпеть, но вот чувство превосходства... Этого я пересилить не могла. Терпко пахнущие губы впились в мои. Требовательно, немыслимо. До головокружения, за которым последует обязательный откат за Грань. Поцелуй словно выпивал мою жизнь, а с ней и все радости, что встречались мне на пути. Осталась только грусть. И боль. И страх. И ненависть. И отчаяние, которое пожирало меня изнутри еще отчетливее, чем чужие губы, мешающие мне дышать.

- Отпусти, – пискнула я, упираясь ему ладонями в грудь. Грудь была словно отлита из металла – она не двинулась ни на волос, а по жесткости была сравнима разве что с утоптанным трактом. Глаза на расстоянии вздоха поражали потусторонней синевой, к зрачку закручивающейся в клок тумана, словно заманивая в свои глубины. И сердце у него в груди билось как-то... не по-человечески. Слишком редко. Слишком громко.