Под девятой сосной в чистом поле

– Подсвечники всякие. Книги старинные. А главное - икону чудотворную. Вот как у вас. Можно посмотреть?

– А ты чего, верующий? - насторожился Посошок.

Алешка подумал и ответил загадочно:

– Сочувствующий.

– Это как? - не понял Посошок.

– Это - в душе.

– А… Ну тогда гляди. На тубаретку залазь. Да смотри свечку не сковырни.

Алешка придвинул «тубаретку», на ходу подивившись ее красоте: прямо как из музея старинного быта - резное чудо.

Взяв в руки иконку, он сразу понял, что это не та, не подлинная. Настоящая была написана на древней дощечке, а эта - на простом кусочке картона. Но все равно: очень красиво и похоже на оригинал.

– Здорово, - сказал Алешка. - Это вы сами, дядя Посошок, рисовали?

– Меня Егорыч зовут, - проворчал Посошок. - А Посошком дураки дразнят.

– Я не знал, - сказал Алешка. - Больше не буду. Я не дурак.

– Откуда я знаю, - не поверил Посошок. Почесал лохматый затылок. - А образ… Не, образ не я писал. Мне такое не дано. Я по плотницкой работе специалист. Ну и столярничаю иногда. Когда выпить нечего. Вон, тубарет видал? Моя работа, под ней подпишусь. А икону - не, не я писал. Художник Поля.

– Художница? - уточнил Алешка. - Женщина, значит?

– Кто женщина? - Посошок перестал качаться, застыл в недоумении.

– Ну художник.

– Почему? - удивился Посошок. - Почему женщина?

– Потому что - Поля!

– Во дает! - Посошок аж подпрыгнул на лавке. - А что, и Коля, выходит по-твоему, тогда женщина?

Алешка не стал спорить. Ему не эти тонкости - Поля-Коля - были нужны.

– А где она живет? Этот… Поля?

Посошок вдруг угрюмо замкнулся.

– В поселке? - настаивал Алешка.

Упрямое молчание в ответ.

– В деревне?

Посошок опять поскреб затылок и загадочно произнес:

– Два рубля нужно.

– Кому? - удивился Алешка.

– Тебе.

– Зачем?

– Мне отдать.

– На хлеб? - пожалел его Алешка.

– Я что, нищий, по-твоему? - Посошок возмутился и объяснил: - На вино не хватает. На «Бело-розовое».

– Понял. Ща принесу. - И Алешка помчался домой.

Он ворвался в наш мирный вагончик и завопил с порога:

– Дим! Гони деньги! Два рубля!

– На что? - спросил я, переворачивая на сковороде очередной румяный оладушек. - На всякую фигню не дам.

– На вино не хватает!

– Что? - Оладушек сорвался с ножа и плюхнулся на пол. - На какое еще вино?

– На бледно-розовое!

– Может, тебе еще и на сигареты денег дать?

– Это не мне, Дим! Это плата за информацию.

Зажав в кулаке деньги, Алешка влетел в избу Посошка. Тот с надеждой привстал ему навстречу. И протянул руку.

– А вот фиг! - сказал Алешка и свою руку с деньгами спрятал за спину. - Сначала адрес.

– Чистое поле, - сказал Посошок. - За девятой сосной от бывшего скотного.

Меня бы такой ответ ошарашил. Алешку - нет…

– Понял, - сказал он. И спросил уже в дверях: - А что это за щепки у вас в сенях валяются?

Посошок, чтобы идти в магазин, уже искал под лавкой обувку и оттуда фыркнул сердито:

– Щепки! Валяются! Это лемех! Или гонт, иначе говоря.

– Для самовара, что ли?

Посошок только крякнул от возмущения.

– Сам ты самовар. А хвалился, что не дурак. Разве не слыхал такого - «крытый лемехом шатер»? То-то, что не слыхал. Такой дощечкой в старину кровлю крыли на теремах да купола на церквах. Ох, и красиво! Дощечка-то осиновая, под солнцем серебром играет.

Вот оно что! А ведь терем писателя Марусина под такой же кровлей. Надо же - золотые руки у дядьки Егорыча, а он посошки сшибает…

Сообщив мне про девятую сосну, Алешка лишь молча усмехнулся на мое недоумение. А потом сказал:

– Дим, я тебе после все объясню. Пойдем лучше погуляем. В чистое поле. Под девятой сосной.

Все это неспроста. Я даже не стал спрашивать, зачем нам девятая сосна - у нас и печки-то нет. Какое мне дело до всех этих загадок? Я у него на подхвате. Тылы обеспечиваю…

Бывший скотный - это длинное бетонное здание с выбитыми в окнах стеклами и с разобранной крышей. Раньше в нем выращивали маленьких телят до большого размера. А теперь в нем гулял сквозной ветер и нахально шныряли крысы. Большого размера.

За зданием, после полосы высоченного бурьяна, начиналась дорога в чистое поле. Вдоль нее, на одинаковом расстоянии, стояли стройные сосны - как телеграфные столбы. У девятой по счету сосны мы остановились. Огляделись.

В чистом поле было красиво. Раздолье такое. Светило солнце. В небе время от времени проплывали облака и пролетали птицы. И до самого леса колыхались разноцветные травы. А в дали чистого поля разметался огромный развесистый дуб, весь в обильной густой листве - залюбуешься.

Невдалеке от дороги стоял на одной ноге большой пестрый зонт. А под ним - мольберт на трех ногах и художник на двух; в рубашке навыпуск с закатанными рукавами и в белой детской панамке с вышитой на боку бабочкой.

Мы подошли поближе, стали у него за спиной.

– Можно посмотреть? - скромно попросил Алешка.

Художник обернулся и недовольно ответил:

– Вообще-то я не люблю показывать посторонним незавершенные работы.

– Ну и зря! - авторитетно заявил Алешка. - Посторонние зрители могут что-нибудь подсказать полезное. Пока еще не поздно. Пока вы еще не все испортили.