Под девятой сосной в чистом поле

– У меня нет больше вопросов, – небрежно и даже как-то высокомерно сказал Алешка и картинно откинулся на спинку стула.

Умыл, называется!

Правда, умыл не очень здорово. Не эффектно. Потому что забыл, что сидит не на стуле, а на табуретке.

Я попытался поймать его за шиворот, но не успел. И некоторое время над краем стола торчали две задранные ноги в кроссовках.

– Все? – спросил дядя Андрей, когда Алешка снова оказался за столом, на табуретке. – Здорово у тебя получилось. Я же говорил, что вы многое умеете.

– У меня тоже вопрос, – постарался я поскорее замять эту пикантную ситуацию. – Дядя Андрей, а вот этот Шакал Халитов, он когда-нибудь в тюрьме сидел?

– Два года назад освободился.

– А где он сидел?

– В Омской области.

– У меня нет больше вопросов. – Потому что все совпало. Молодец Алешка! Это ведь он заранее подсказал мне этот вопрос.

– У меня тоже нет больше вопросов, – сказал дядя Андрей и встал.

Он передвинул планшетку, расстегнул ее, достал икону и положил на стол. Ту копию, которая была с отломанным уголком.

– Собственно говоря, вы ничем не рискуете. Выполняйте их требования. А там посмотрим. Но на всякий случай мы подготовим группу захвата.

– А вы, дядя Андрей, собирайте доказательства, – сказал Алешка, потихонечку отодвигая ногой в сторону его стул.

– Не беспокойся – соберу. – Он защелкнул планшетку, сдвинул ее набок. – Я вас от дела отстраняю. И избираю для вас меру пресечения – домашний арест.

И он гордо сел. Мимо стула.

Глава XII Операция «Полночь»

Утром отец Леонид зашел за Посошком, тот забрал инструменты, и они пошли в храм. И мы с Алешкой, конечно, тоже. И Паршутин, конечно, увязался за нами.

Абсолютно трезвый Посошок исправил поломки в иконостасе, вставил на место икону, закрепил, отступил на шаг:

– Отцеда вот морилочкой пройдусь, а доцеда, по краям, позолоту положу – полный лад будет.

Савелич, затеплив перед образом свечу, проворчал:

– Освятить бы надо заново.

– Сделаем, – сказал отец Леонид. – Немного позже. К празднику ближе. – И перекрестился, вздыхая.

А Паршутин, который маялся позади, сказал вполголоса:

– Ну вот, теперь порядок. Пойти, что ли, народ порадовать.

Алешка подмигнул незаметно мне, я подмигнул незаметно ему и вышел из храма вслед за Паршутиным.

Тот пошел сначала к магазину – народ порадовать. Которого в магазине по утреннему времени еще не было. Отвязал лошадь, завалился бочком в телегу и дернул вожжи. Лошадка послушно повернулась и пошагала, махая хвостом и потряхивая челкой, к мосту.

Я быстренько догнал их и спросил:

– Вы в поселок? Подвезете?

– Не, нам в другую сторону, – помотал головой Паршутин. – Совсем не по пути. В поле едем. Заправляться. Пастись, то есть.

– Ах, как жаль, – сказал я. И свернул к клубу, зашел за косую облупившуюся колонну и стал смотреть им вслед.

Не зря Алешка мне подмигнул. Паршутин повел себя странно. Но закономерно и объяснимо.

Оглядываясь, он направил лошадь к старым фермам, якобы в поле, где он собирался пастись. Но за первым же заброшенным зданием еще раз обернулся и свернул на боковую дорожку к дачному поселку. И вскоре вместе с лошадью и телегой скрылся за его домами и заборами.

Я дунул за ним. Собственно, догонять мне его ни к чему, нужно только кое в чем убедиться.

И я убедился.

Возле ворот Марусиного терема уже дремала лошадь, опустив голову до колен. Самого Паршутина не было.

Для «чистоты эксперимента» я зашел на участок блондинки Люсьены и спрятался за теплицей, в которой наливались соком и красотой большие помидоры. Больше наших арбузов.

Прятался я недолго – Паршутин очень быстро выскочил из ворот, опять зачем-то воровато огляделся, плюхнулся в телегу и куда-то помчался.

Я бы еще некоторое время посидел за теплицей, но услышал через открытое окно голос блондинки Люсьены, которая, видимо, говорила по телефону.

Я не всегда прислушиваюсь к чужим разговорам, но этот разговор касался непосредственно меня.

– Люська, Люська, – громко шептала Люсьена. – Звони ментам. Ко мне мужик за помидорами забрался. – И после паузы: – Ты вообще-то как? Головка бо-бо? И у меня трещит. Здорово мы вчера посидели.

Почему она сама не могла позвонить, я так и не понял. Но, чтобы сильно не огорчать ее, пригнувшись, шмыгнул в теплицу, сорвал два помидора и сунул их под футболку. И уже в калитке услышал:

– Люська, отбой воздушной тревоги. Он уже удрал. Приходи на чаек.

Когда я выбежал на улицу, Паршутина и след простыл. Вместе с лошадью. Я сначала побежал вдогонку, а потом сообразил, что лучше забраться на наш наблюдательный пункт, с которого видно далеко и хорошо.

Забравшись на чердак, я плюхнулся перед окном и выглянул наружу. И понял, что не ошибся. Вот они – Паршутин, лошадь, телега. Плетутся деревенской улицей. Не торопятся. Лошадь при каждом шаге кивает головой и встряхивает челкой, Паршутин тоже кивает головой – будто дремлет.

Возле дома священника они останавливаются. Паршутин не спеша слезает с телеги, делает вид, что поправляет упряжь, незаметно оглядывается и опускает что-то в почтовый ящик на калитке.