Под девятой сосной в чистом поле

Когда стемнело, мы вооружились – праща и дубинка – и уселись на крыльце.

– Может, утром сходим, – предложил я. – Уж наверняка…

– Боюсь, Дим. Вдруг ее опять кто-нибудь скрадет. Все сначала начинать, да?

Я признал его правоту, хотя очень не хотелось тащиться в темное поле и шарить в глубоком дупле заветного дуба. Да и мало ли как все обернется. Может, Марусин и не такой уж трус. А может, он именно от страха решится на какую-нибудь пакость. Вдруг они подкараулят нас, усыпят и спрячут в подвале терема. А сами удерут поскорее в Нюнёрк. Или на побережье Атлантики. А мы так и будем сидеть в подвале и со скуки читать романы Марусина. Пока нас не обнаружит вездесущий «таксист» Паршутин. Или забредут в поисках винца очаровательные блондинки.

Все это я подумал, но вслух ничего этого не сказал, не хотел свой авторитет ронять. Перед младшим братиком.

– Как ты думаешь, если он нас послушается…

– А при чем здесь мы? – хихикнул Алешка. – Ему Кавоша приказал.

– Ну… если послушается, как ты думаешь, он сам пойдет или…

– Жорика пошлет, – уверенно сказал Алешка. – Сам забоится.

Я бы предпочел встретиться темной ночью в чистом поле все-таки не с бандитом Жориком, а с писателем Марусиным. Не так опасно.

– Пошли? – спросил Алешка, вставая.

При этом в нем где-то что-то звякнуло.

– Гайки, – объяснил он. – Оружие, Дим, всегда должно быть готовым к бою. Твоя дубинка готова?

– Всегда готова. – Заряжена, значит, боевыми патронами.

Ночь выдалась светлая. Луна уже поднялась высоко-высоко и вовсю сияла над лесом. Серебрила его своим холодным светом. И в поле на каждой травинке сверкала холодной росой.

– Значит, так, Дим, – давал перед делом последние инструкции Алешка, – я иду прямо к дубу, а ты остаешься в сторонке, в засаде. И если что… Знаешь, что делать?

– Знаю. – Я взмахнул дубинкой и свалил ею здоровенный ствол борщевика, который и здесь начал захватывать вольную землю.

В лунном свете заветный дуб был виден каждой своей мощной веткой, каждым своим листочком, темным пятном дупла. И мы подходили к нему все ближе.

– Замри, Дим, – шепнул Алешка и дальше пошел один.

Я напряженно ждал его, вглядываясь пусть и в светлую, но все-таки в ночь. Его фигурка сначала мелькала среди высокой травы, а потом исчезла возле дуба.

Тишина. Тревога. Ожидание.

И тихий короткий свист.

Я помчался на него к дубу. Возле самого ствола стоял Алешка и держал что-то в руках. Я подошел вплотную и увидел, что это плотный бумажный конверт.

Алешка осторожно отогнул его клапан и вытащил небольшой плоский предмет, похожий на книгу. И в лунном свете глянул на нас Чудотворный образ. И казалось, что он сам светится таинственным сиянием.

Алешка любит эффекты.

– Жалко, Дим, что у нас ключей от церкви нет. Мы бы такой сюрприз батюшке устроили!

Может, хватит, хотелось мне сказать. Но Лешку разве остановишь!

– Представляешь, Дим, – мечтал он по дороге домой, – приходит завтра батюшка в церковь, а народная реликвия на своем месте! Он, Дим, в обморок от счастья как брякнется! Здорово, да?

– Смотря как брякнется, – осторожно возразил я. Хотя идея эта и мне показалась симпатичной.

Но Лешка не тот человек, который не стремится воплотить мечты в действительность. Сказку сделать былью. Уж очень ему захотелось, чтобы батюшка брякнулся от счастья. Задрав ноги.

– Пойдем к Савеличу, а? – пристал ко мне Алешка, вприпрыжку семенивший рядом. – Попросим у него ключ от засова и поставим икону на место.

Чтобы отвязаться, я сразу сказал:

– Это не так просто. Инструменты нужны.

– А Посошок, Дим? Я его уже перевоспитал. Он согласится. Морилочкой пройдет «отцеда доцеда». Позолоту положит. А, Дим? Ты ведь такой умный!

Эта наглая лесть меня сгубила.

– Пошли! – сказал я.

Мы разбудили Савелича. Сообщили ему радостную весть. Он всплеснул руками и достал из-под подушки ключи.

Мы разбудили Посошка. Он долго не мог понять, почему морилку и позолоту нужно «покласть» темной ночью. Потом дошло:

– А! Батюшке суприз. Лады, я согласный. Не знаю, конечно, какой он поп, а человек хороший. Отцеда и доцеда. Леха, вон за ставней баночки, забирай. Сделаем.

И сделали. Чуть начинало светать (солнце поднималось на востоке), а у нас уже все было готово. Посошок, утирая измазанное позолотой лицо, отступил на шаг от иконостаса, полюбовался.

– Как будто так и было!

По-моему, даже лучше, если глубоко задуматься.

– Пошли досыпать, – сказал Посошок.

Счастливый человек!

Только мы вошли в свой вагончик, только я рухнул на испуганно взвизгнувшую от неожиданности тахту, как Алешка сказал:

– Садись за стол, Дим. Показания будешь писать. Утром в прокуратуру пойдем.

– Сам пиши, – я решительно отвернулся к стенке.

– У меня, Дим, правильнописание хромает, – ответил он словами нашего любимого героя детства. – А это документ.

Да, «правильнописание» у Алешки живет по каким-то своим законам, очень далеким от законов грамматики.

– Что писать? – вздохнул я, садясь к столу и нещадно зевая.

– Пиши: «Соседскому прокурору Метелкину…» – Он заглянул в листок, примерился. – А чего это ты странно «прокурора» написал? Надо два «п» впереди. И два «р» в середине.