Под диктовку Альцгеймера

Но до поры до времени я терпела. Моя любовь к Антону была еще жива, к тому же, дочери не чаяли в нем души. Каждый вечер после обязательной сказки он приходил в их комнатку, подтыкал одеяльца и целовал в лобик. Каждую субботу брал обеих девочек и на весь день уходил в какой-нибудь парк аттракционов, велев мне убрать квартиру — разумеется, по всем правилам. Мешать их прогулке мне не дозволялось. А в воскресенье мы гуляли вместе, или выезжали куда-то на природу. Строго по расписанию, и никакой дождь или снег не мог помешать пикнику на озере, если уж он был запланирован на прошлой неделе… Девочки гуляли чуть ли не босиком по снегу, но, как ни странно, особо не болели. Видимо, суровая закалка шла им на пользу. А вот я почти не вылезала из затяжных трахеитов с бронхитами.

И вот два года назад мой научный руководитель, возможно, с моей подачи, занялся исследованием болезни Альцгеймера. Пока причины ее возникновения тонули в густом мраке, но у меня, словно лучик света во мраке тоннеля, появилась слабая надежда. Если можно найти причину болезни, то ее можно будет и вылечить! Возможно, это случиться нескоро, но ведь бывают в жизни и чудеса. Вдруг мою маму еще можно успеть спасти? Вернуть ее настоящую личность, ту милую, слегка легкомысленную мамочку, которая, мне хотелось верить, скрывается где-то далеко, за изрезанным амилоидными бляшками мозгом.

Но пока маме становилось все хуже. Блокаторы нового поколения на нее не действовали, не говоря уж о старом добром Ноотропиле. По вечерам она начала выходить из дому и теряться в пространстве. Добрые люди помогали ей звонить мне с мобильного, который я раз в два дня заряжала и совала в карман единственного пальто, которое она надевала в любую погоду. Она звонила почти ежедневно, и я, не дочитав обязательную сказку и не обращая внимание на злобные окрики мужа, бросалась на ее поиски. А по ночам слушала бесконечные, изматывающие нотации. Я понимала, что причиняю мужу неимоверные моральные страдания. В его четком расписании никаких внеплановых выходов из дому быть не могло. Если мать сошла с ума, ее надо поместить в сумасшедший дом и забыть о проблеме. И я никак не могла ему растолковать, что болезнь Альцгеймера пока неизлечима, и на время лечения в клинику такого больного не берут. На дорогой французский пансионат с полным медицинским уходом денег у нас с Антоном не было — один месяц там стоил как две наши с ним зарплаты. АК ведь за съемное жилье мы по-прежнему платили, и немало. Отдавать же мать в государственную богадельню я не согласилась бы под страхом расстрела.

Я пыталась найти сиделку, но на это «баловство» Антон деньги давать отказался, хотя зарабатывал к тому времени уже прилично. Он настаивал на отделении в психоневрологическом диспансере, уверяя, что там о больных вполне прилично заботяться. Но я бывала в этих отделениях, и честно скажу — не хотела бы я там очутиться на старости лет… Я стала откладывать деньги со своей невеликой зарплаты, но на эти сэкономленные копейки мне удалось найти только какую-то пенсионерку, которую мама через три дня обвинила в похищении дешевой брошки из бисера и потребовала немедленно вызвать полицию. Я обыскала дом и нашла брошку в хлебнице, но, как говорится, осадок остался. Пенсионерка тем же вечером нас покинула, разумеется, удержав задаток и сообщив, что я еще и должна ей за моральный ущерб. И я продолжала бегать по вечерним улицам, разыскивая заблудившуюся мать. К этому прибавилась внезапно возникшая у нее подозрительность — теперь она не открывала двери залитым соседям и даже приходящим как на работу в ее квартиру сантехникам. И объясняться со всеми ними приходилось мне.

Нотации по ночам стали регулярными, иногда за ночь мне не удавалось поспать и часа. Антон говорил, что я не ценю его, не люблю своих детей. Мне надо определиться, мне надо отказаться от сошедшей с ума матери. А в одно прекрасное утро, посмотрев на мои полузакрытые от бессоницы глаза, руководитель лаборатории, профессор Шульман, спокойно сказал:

— Эля, я все понимаю. У тебя семья, дети… Но наукой ты в таком состоянии заниматься не можешь. А я не могу держать в лаборатории лишних людей. Подавай заявление по собственному.

Но я, немного подумав, подала на развод.

Глава 2. Зоя

Зоя вздрогнула от звука дверного звонка. Но нет, эту квартиру она сняла совсем недавно, ее преследователь просто не успел бы ее вычислить! Но кто может звонить так поздно, после девяти вечера не лучшее время для гостей. Но может быть, что-то забыла квартирная хозяйка? Зоя взяла себя в руки и подошла к двери:

— Кто там?

— Служба доставки. — холодно ответили из-за массивной железной двери. Такой надежной, закрывающейся на щеколду изнутри, и с оптическим глазком, который увеличивал стоящего на площадке. Эта дверь послужила основным доводом в пользу аренды именно этой, совсем не дешевой квартиры.

Зоя долго смотрела в глазок на невысокого мужчину в синей форме, пока он, не потеряв терпение, снова не начал звонить. Тогда она глубоко вздохнула и открыла дверь.