«Под этим небом черной неизбежности…»

Призрак Блока на Офицерской,
Анненского – в Царском Селе.
На земле изолгавшейся, мерзкой,
Места нет им на этой земле.

Я когда-то шел по Литейному,
Ветер с Ладоги шел со мной,
Дорогами узкоколейными
В пригородах весной.

Зацветая почками клейкими,
Летний сад ворошил и пел,
Масленичными вейками,
Бубенчиками звенел.

Иными стали созвездия,
Растеклась их горькая соль.
«Юность – это возмездие».
Юность – кроткая боль.

В туманы и ночи белые
Уходил ты, молча скорбя.
Что с тобой, мой город, сделали?
Переименовали тебя…

А теперь и не снится мне
Невский, площадь возле Дворца,
Над желтеющими страницами
«Кипарисового ларца».

«Белая матроска. Синие глаза…»

Белая матроска. Синие глаза.
Высоко, над лесом, дальняя гроза.
Говорит о чем-то древняя река,
А в моих ладонях – смуглая рука.
Горько пахнет ночью вялая трава.
Золотые кудри. Тихие слова.
Всё о чем-то тайном. Может быть, о том,
Что за знойным ветром будет дождь и гром,
Что над нами грянет гневная гроза,
И потухнут завтра синие глаза.

«И поздний дождь над миром, как тогда…»

И поздний дождь над миром, как тогда,
И всё такое жалкое и злое…
Поет, бормочет за окном вода
О нежном, о пленительном покое.
И дождь ночной, как прежде, как тогда,
И дом плывет в безвестные пустыни.
В разрыве туч холодная звезда –
Такой же свет мучительный и синий.

«Кажется, что вечность в этом шуме…»

Кажется, что вечность в этом шуме
Листьев, никнущих к траве сырой.
С каждым днем всё тише, всё угрюмей
Под ущербной каменной луной.
Ночь длиннее. Может, это вечность?
Я не помню: было ли вчера?
Там, в окне, горят и тают свечи
И не угасают до утра.
Я читаю вслух стихотворенье,
Странно рифмы в тишине звучат…
Всех святых, всех душ поминовенье.
Скоро снег. Слышнее листопад.

«Ненужный свет залег давно…»

Ненужный свет залег давно,
И месяц просится, ныряя
В подслеповатое окно
Полузабытого сарая.
Там не лежит уже никто,
Соломы клок остыл и высох.
И только ветхое пальто
Шевелят, пробегая, крысы.
Проходит мимо и свистит
Неумудренный обыватель.
Он должен ровно к десяти
Улечься дома, на кровати.
Кому сказать и чем помочь?
Уткнувшись головой в подушку,
Он слышит, как колотит ночь
В сторожевую колотушку.
И мир, лежащий в тишине,
Никто, ничто не потревожит.
Лишь отраженный там, в коне,
Холодный месяц корчит рожи.

«Церковка, заросшие пригорки…»

Ирине Яссен