Под флагом серо-золотым

Как и многие из тех, кто мог себе это позволить, Олак имел двух жен. Собственно, второй женой он решил обзавестись, когда выяснилось, что его любимая красавица и певунья Лайла, сколько ни старайся, неспособна иметь детей. У вабонов жить без детей было не принято. Женщине еще куда ни шло. Но не мужчине. Для того, в частности, чтобы дать бездетным мужчинам шанс, и существовала традиция брать в дом вторую, а подчас и третью жену. Олаку в этом смысле, можно сказать, крупно повезло. Брат Лайлы погиб в Пограничье, сделав вдовой приятную во всех отношениях молодую женщину по имени Адара. Лайла против нее тоже ничего не имела, и скоро под одной крышей зажили все четверо, поскольку у Адары уже был маленький сын от погибшего мужа. Он-то и явился причиной последующих злоключений Олака. Как известно, все та же традиция предписывала, чтобы рожденные во втором замужестве дети были мальчиками: девочек у вабонов был извечный переизбыток. Если все-таки рождалась девочка, родители безропотно соглашались на то, чтобы ее с первых же дней отдавали в приют, называемый Айтен’гардом, то есть Обителью Матерей.

О том, что происходило с сиротой дальше, в народе обычно помалкивали, хотя, как водится, где тайна, там и слухи. Поговаривали, что девочек готовят к служению культу легендарных женщин-героинь, слава которых в обычной жизни была несоизмеримо меньше, чем у общепризнанных героев. Злые языки утверждали, что все это только ширма, а на самом деле питомицы Обители предназначаются для плотских утех хозяев замка и их ближайших сподвижников. Выдвигались предположения и совмещавшие обе точки зрения: о том, что Обитель потому и посвящена матерям, что из девочек воспитывают культовых хорен, предназначение которых — ублажать избранных мужчин и рожать детей для всеобщего блага. Как бы то ни было, ткани, изготовленные в Обители руками бедных сирот, котировались на рыночной площади выше остальных, а сшитые из них наряды носились разве что по большим праздникам. Находился Айтен’гард на территории Большого Вайла’туна и никем, кроме самих его обитательниц да зарослей дикого винограда, специально не охранялся, правда, со стороны он походил на перенесенную из Пограничья заставу: те же высокие стены из бруса, тот же ров, тот же подъемный мост. Внутрь его не проникала ни одна посторонняя душа, а рассмотреть происходившую в нем жизнь сверху, даже со стен замка, не представлялось возможным. Только пожилые настоятельницы иногда пересекали ров кто на телеге, кто верхом и отправлялись с товаром на рынок. Никто не видел, чтобы они возвращались обратно, груженные покупками или просто съестными припасами. Вероятно, хозяйство Айтен’гарда снабжало его обитательниц всем необходимым. Хотя подобная завидная независимость от внешнего мира порождала слухи о том, будто Обитель соединена с замком разветвленной сетью подземных ходов.

Ничего этого Олак наверняка тоже не знал. Он знал лишь о том, что единственный рожденный ему Адарой ребенок оказался девочкой, которую сам он, неукоснительно соблюдавший все законы Вайла’туна, немедленно завернул в пеленки и со слезами отчаяния передал в руки тех, кто открыл перед ним узкую калитку в воротах Айтен’гарда. Они с Адарой только и успели что дать малышке имя — Орелия, поскольку ее жиденькие кудряшки отливали золотом. Первое время Олак не находил себе места и утешался лишь тем, что Адара достаточно молода для новой попытки. Однако миновала одна зима, за ней пришла вторая, а живот Адары оставался плоским. К концу третьей зимы стало ясно, что она бесплодна. Знающие люди объяснили Олаку, что такова, видать, его судьба. Брать в дом еще одну жену он не мог и не хотел, приемный сын подрастал и исправно звал его отцом, а потому Олак махнул рукой и сосредоточил все свои мысли и чаяния на службе у Ракли. Тем более что после расправы над бедным Ломмом, в жалкой судьбе которого ему пришлось принимать непосредственное участие, Олак приказом свыше был приставлен к Локлану и совершенно потерял счет времени. Молодой хозяин требовал постоянного к себе внимания, не переносил, когда его распоряжения выслушиваются вполуха и выполняются с ленцой, как то сходило с рук у Ракли. Одним словом, Олак из хорошего бойца с опытом лесных налетов на стоянки шеважа медленно, но верно превращался в стареющего мальчика на побегушках. Он отдалился от дома, проводил большую часть дня в замке и постепенно дошел до того, что вспоминал о женах и приемыше только тогда, когда получал очередное жалованье и должен был часть его отправлять в семью.