Под голубой луной

Джессалин очень хотелось победить. Она решила прийти первой во что бы то ни стало. Наклонившись вперед, она ослабила поводья, взглянула на Трелони и, крикнув «Вперед!», вонзила пятки в бока лошади.

Пруденс прекрасно знала дорогу и чувствовала себя среди кустарников и валунов уверенно. Это была настоящая скаковая кобыла, она наверняка побеждала бы, если бы не слабые вены, которые нередко лопались от напряженных тренировок. Дух скачек был у нее в крови, и она скакала, чтобы победить.

Трелони был настроен весьма решительно. Вдобавок его кобыла была значительно крупнее, что давало ей определенное преимущество.

Они неслись по неглубокому, густо заросшему кустарником оврагу. В ноги впивались колючки, но Джессалин не обращала на них внимания. Выбравшись из оврага, Пруденс рванулась вперед. До пруда оставалось всего около двухсот ярдов. Джессалин уже видела скрученные ветром вязы и заросли просвирника. Правда, предстояло еще перепрыгнуть через полуразвалившуюся каменную ограду, но Пруденс великолепно брала и гораздо более сложные препятствия. На ограде росли примулы, и их желтые лепестки трепетали на ветру, как бабочки. Она обязательно выиграет… И тут Джессалин поняла, что хочет совсем не этого.

Она хотела только одного – чтобы он ее поцеловал. Значит, скачку надо проиграть.

Устроить это было совсем несложно – жокеи так поступают сплошь и рядом. И Джессалин выполнила их простой трюк перед самой оградой, она натянула поводья, и Пруденс, которой не дали вытянуть шею, не сумела сделать чистый прыжок и тяжело приземлилась на все четыре ноги. Кобыла же Трелони легко перелетела через ограду, опередив Пруденс на целых три корпуса.

Лейтенант Трелони спешился и ждал ее под самым большим из вязов. Джессалин спрыгнула с лошади у самой воды.

Вдруг Трелони раздраженно хлестнул по голенищу. От неожиданности Джессалин подпрыгнула, а из камышей выпорхнула испуганная галка. Широкие листья вяза отбрасывали неровные тени налицо лейтенанта. Джессалин не решилась посмотреть ему в глаза.

Она сделала шаг к воде, но сильная рука намертво сжала ее локоть. Отбросив хлыст, Трелони резко развернул ее к себе и прижал спиной к стволу дерева и наклонился к самому ее лицу. Джессалин видела, как раздуваются его ноздри, чувствовала исходящий от него запах лошадиного пота, кожи и с трудом сдерживаемой ярости.

– Ах ты, маленькая мошенница! – сказал он.

Джессалин дернулась, но хватка лейтенанта была железной. Он прижимал ее к дереву всем своим весом. Его грудь прижималась к ее груди, живот к животу, бедра – к бедрам. Джессалин стало страшно. Она глубоко втянула в себя воздух.

– Какие гадости вы говорите! – попыталась она защититься. – Я понятия не имею, что вы имеете в виду.

– Прекрасно понимаешь. Ты специально поддалась мне, и мы оба знаем, почему. Ну что ж, мисс Летти… – Его губы почти касались ее губ. – Сейчас вы получите то, чего добивались. И вам это совсем не понравится.

Джессалин подумала: «Сейчас он меня поцелует».

– Ну почему же? Может быть… – Договорить она не успела, потому что его губы закрыли ей рот.

Он целовал ее намеренно грубо, сильно надавив языком, заставил ее губы раскрыться, и Джессалин, уже по-настоящему испугавшись, снова дернулась, издав жалкий, мяукающий звук. В ответ его рука лишь крепче обхватила ее затылок. Его рот терзал ее губы, и Джессалин вцепилась в воротник его куртки, потому что ноги не держали ее, словно из них высосали все кости. Она судорожно пыталась вдохнуть, ее ноздри широко раздувались. В ушах бешено пульсировала кровь.

Он резко прервал поцелуй, оторвав свои губы от ее. Но его рука по-прежнему сжимала ее затылок, больно стягивая волосы. Горячее дыхание обжигало лицо Джессалин. Губы распухли и болели. Она провела по ним языком и почувствовала вкус его губ.

– Вы… вы не слишком-то приятный человек.

– Я никогда на это и не претендовал. – Он выпустил наконец ее волосы и провел большим пальцем по ее распухшим губам. – Вы, мисс Летти, целуетесь так, будто никогда раньше не целовались.

– Неправда! Я уже целовалась.

Он рассмеялся, и Джессалин показалось, что она его ненавидит.

– То, что вы делали с Кларенсом Титвеллом на ярмарке, это не поцелуй.

Он был прав – то мимолетное соприкосновение губ нельзя было назвать поцелуем. Поцелуй – это когда у тебя слабеют колени, а все внутри дрожит от какого-то невероятного, почти непереносимого возбуждения. Поцелуй – это когда сердце падает куда-то вниз и замирает от страха и блаженства.

Трелони ослабил хватку. Джессалин высвободилась и на нетвердых ногах подошла к Пруденс, с трудом соображая, что делает. Губы болели, а внутри поселилось какое-то странное ощущение голода и пустоты.

Джессалин постаралась заговорить как можно небрежнее, и вроде бы ей это удалось.

– Если вы закончили преподавать мне урок, надо бы заняться лошадьми. Они очень вспотели.