Под горой Метелихой(Роман)

Он сидел в комнате Верочки, за ее столом, накрытым старательно отутюженной простенькой скатертью. На середине стола лежала стопка классных журналов, заготовленных дочерью на новый учебный год, чернильница-непроливайка, как у школьницы. Чуть левее — на проволочной складной подставке и под стеклом — любительская фотокарточка Игоря и бронзовая статуэтка: большеголовый лопоухий щенок припал на передние лапы, склонил набок глупую свою голову и заливается визгливым беззвучным лаем на перевернутого жука-носорога.

Вот и всё, что видела перед собой Верочка на столе, когда оставалась наедине со своими мыслями, вот и все ее вещи, которые трогала она своими руками и которым теперь неуютно и холодно, потому что они осиротели.

Был еще дневник. Он бесследно исчез.

Николай Иванович взял в обе руки бронзового щенка. До сих пор он сдерживал свои чувства, как солдат после гибели боевого соратника. Так было и в лесу, когда он первым увидел на сломанной и вдавленной в землю колючей ветке шиповника сиреневую ленточку от платья Верочки, и потом, когда подошел к куче хвороста, из-под которой виднелась отброшенная рука.

Когда дочь лежала в гробу, когда сам он указал место, где рыть могилу, и сам же ударил ломом в каменистую плиту на вершине Метелихи, Николай Иванович был в каком-то оцепенении. Таким же он оставался и в день похорон, — машинально нагнулся, чтобы бросить вниз горсть земли, и не вздрогнул от того, что по крышке глухо ударил тяжелый ком глины. А вот теперь, после того как уехала жена, Николай Иванович сжал в пальцах холодную бронзу статуэтки к судорожно захлебнулся.

Дневник… Кроме Валерки и Маргариты Васильевны, никто в деревне не знал о его существовании. И тем более о том, что там было записано. Что дневник был у Верочки и исчез вместе с тетрадями и книжкой, теперь знают еще четверо: кузнец, председатель колхоза, теперешний секретарь комсомольской ячейки Владимир Дымов и счетовод Гришин. Николай Иванович сам рассказал им об этом. Разговор-то, собственно, велся вначале с глазу на глаз с одним Романом, за перегородкой, а потом сюда же вошли Карп и Володька, Артюха с бумажками к председателю сунулся. И, по свойственной ему привычке, сразу же принялся надумывать различные версии. По его мнению выходило, что воришка польстился прежде всего на тетради. Нету ведь их в кооперации, а в город не каждый из родителей может съездить.

Карп и Роман промолчали оба при этом, а Володька обиделся.

— Не сделают этого ученики! — недовольно поглядывая на Артюху, сказал он. — Не сделают!

— За всех-то, брат, не ручайся, — посоветовал Артюха. — Давай уж, знаешь, принципиально, если ты головой комсомола выбран. И не кричи. Не повышай голоса. Не подрывай своего персонального авторитета.

У Володьки побелели губы. Он что-то еще хотел сказать Артюхе, но Николай Иванович приподнял чуть руку:

— Спокойно, спокойно, Володя! — и опять к дневнику вернулся. Сказал, что есть- у него одно смутное подозрение, но он никак, даже мысленно, не может связать концы с концами.

Не надо бы учителю говорить про колчаковца, которого Верочка на Большой Горе видела, — Артюха даже дышать перестал при этом, да Николай Иванович не заметил. И Карп и Роман тоже не видели, как кончиком языка облизал счетовод враз пересохшие губы.

— Всегда обо всем мне рассказывала, — продолжал Николай Иванович, глядя под ноги, — а тут промолчала. Ничего не пойму.

* * *

Не только Андрон с Володькой искали бандитов. Из Уфы по заданию Жудры приехал один из его помощников, следователь Бочкарев. Не заезжая в Каменный Брод, он сразу же отправился в Константиновку, где в сельской больнице лежала Маргарита Васильевна, никому, кроме фельдшера, не назвал себя, а сиделке сказал, что он — дальний родственник Маргариты, и попросил, чтобы их разговору не мешали.

Маргарита Васильевна рассказала ему, когда примерно вышли они с Верочкой из деревни, как сначала напали на нетронутую малину и собрали ее в один кузовок. Потом оказались на просеке. По ней углубились в лес. Там начинался овраг. Глубокий и каменистый, он уходил к Ермилову хутору. Вот тут — в отрогах оврага — и стали им попадаться невысокие кусты орешника, тоже никем не тронутые.

Быстро набрали и второй кузовок. Маргарита Васильевна сказала подружке: «Ну и довольно. Запомним место, придем в другой раз». А Верочка предложила другое — подняться наверх, сесть где-нибудь на полянке, вылущить собранные орехи, вот и еще добрая половинка кузовка освободится. Дня-то еще и половины нет, куда торопиться!

Так и сделали. Высыпали орехи около пня и стали их лущить. А потом Верочке захотелось пить. Она пошла к родничку.

— Мы и до этого пили там, — вспоминала девушка, — это совсем недалеко за кустами. Там лощинка такая травянистая. И вдруг я слышу — Верочка кричит изо всех сил: «Папа! Володя! На помощь!! На помощь!!!»

Маргарите Васильевне трудно было говорить, голос ее срывался.

— Я не успела ничего и подумать, — продолжала она через минуту, — вскочила, бегу через кусты, зову Верочку. А она: «Рита!! Рита, беги! Спасайся!!» И тут я увидела… Двое их было, один с топором…