Под горой Метелихой(Роман)

— Пока тебя не было, отпустили, — недовольно проговорил кузнец, прилаживая пружину. — Оправданным вышел, да мне что-то не верится. У нас, в колхозе, теперь…

— Все они такие-то — в колхоз, — глухо обронил Андрон в лохматую свою бороду. — Точат…

— Ты чего это? — удивился Карп Данилыч.

— Да вот смотрю на вас, на колхозников… — перевел Андрон разговор на дела артельные, а сам глаз не спускает с затвора.

«Затвор, берданка на заимке, двойное родство Пашани со старостой и с Кузьмой… Тут он и есть, узелок, — думал Андрон. — Может, на хуторе с первых дней и скрывается староста? И Филька при нем?..»

И сказать бы Карпу Даниловичу о своих подозрениях на Пашаню, а вдруг невпопад? На человека напраслину проще всего возвести, а потом-то как? Тут ведь не лошадь какая, — две жизни людские замешаны будут. Нет уж, в деле таком надо с поличным брать, хватать за руку. Хоть и партийный Карп, да ведь где двое знают, и третьему догадаться нетрудно. Потому и осекся Андрон на полуслове, — было о чем поговорить и не упоминая Пашаню, над делами побольше, поважней поразмыслить.

А дела — большие и малые — все упирались в колхоз. Не мог Андрон в стороне оставаться, никак не хотел считать себя отрезанным ломтем. Как это одному оказаться, без народа? В артели и думы у мужиков другие, сколачиваются они ближе один к одному, вместе добиваются чего-то, а тут ночи не спишь, думаешь. Будь дела лучше в колхозе, думать не стал бы Андрон, да вот беда — дела-то не ахти завидные.

Поначалу-то оно и ничего было в артели, а на второй год и яровые осотом заглушило, и рожь погнила в бабках. Ходил председатель Роман Васильев сам не свой. Всем хорош человек, да нету в нем жесткости, уговором норовит больше. А люди ведь разные попадаются: одному и слова достаточно, другому — кол теши на голове. В Константиновке вон развалилась артель — и тут шушера разноликая голову подняла, Чья-то работа сказывалась: воровство да добру хозяйскому порча. В поле ехать — дугу искать примутся, лошадь запрягли — вожжи пропали.

— Вот я и толкую тебе, Карп Данилыч: на язык-то у вас шибко дюжие все подобрались, — продолжал Андрон, — один Артюха десятерых стоит, а хозяина настоящего нету!

Кузнец невесело соглашался: действительно, нет хозяина в колхозе, Роман Васильев слабоват для этого. Сам норовит во все дырки. Бригадиров и голоса не слышно.

Помолчали оба, подвернул Карп Данилыч последний винтик на планке затвора, маслом ружейным смазал, протер еще раз паклей, закурил свою трубку.

— Что верно, то верно, Андрон Савельевич: хозяина у нас нет, — отвечая больше на собственные мысли, в раздумье проговорил кузнец. Помолчал, глянул прищурившись на Андрона и добавил совершенно неожиданное для собеседника: — Толковали мы как-то с учителем, и знаешь, что про тебя он сказал? Нам бы, говорит, бригадиров таких, как Андрон! Они бы и людей каждого к месту определили, и Роману во всем надежной опорой были. Чуешь?!

— Какой из меня бригадир! — хмыкнул Андрон. — Тут человек нужен грамотный, да и поразговорчивее меня. Во мне ни того, ни другого. — Замолчал, головой встряхнул даже, как спросонья: теперь только опомнился, что он и не колхозник еще, что и на него самого недовольно посматривают односельчане, как на обсевок в поле, как на коряжину лесную, что объезжать приходится на дороге.

— Подумал бы ты по-хорошему, — продолжал Карп. — Жалко вот, что не довелось тебе вместе с нами в Старо-Петровском колхозе побывать! Богат ты, Андрон Савельич, самую малость больше того богат, чем следует. Вот и клонит тебя на след хуторян константиновских, забегает одно колесо, вроде той телеги, у которой тяжи неровно закручены. Лошади две, сбруя ременная с шаркунцами, хомут выездной с бубенчиками. И висит этот самый хомут не на рогульке в амбаре, где ему быть полагается, а на собственной твоей шее. Тянет он, гнет твою голову книзу, и видишь ты оттого только то, что у тебя под ногами, ну да в сторону шага на два.

— Ишь ты!..

— А что, не так, скажешь?

Поздно вернулся Андрон и опять до утра просидел на чурбашке. Перед рассветом тихонечко поднялась Кормилавна, перекрестила сонного Андрюшку, босая опустилась в углу на колени, долго молилась, а потом так же неслышно оказалась за спиной Андрона, как в первые годы замужества положила руки ему на плечи:

— Не томился бы ты, Андронушка, не изводил бы себя! Бог с ним, с хозяйством, с живностью. Живут люди…

Андрон и не пошевельнулся, глянул искоса через плечо:

— Советчица выискалась. Шла бы ты… знаешь куда?!

* * *

После того как не стало Верочки, Маргарита Васильевна во всем почувствовала себя совершенно одинокой. А тут еще эти нелепые слухи, о которых намекал счетовод. Комсомольцы какими-то недоверчивыми стали, репетиции прекратились. Думалось, что и Николай Иванович в чем-то подозревает. Бывало, зайдет, спросит о чем-нибудь, пусть даже и незначительном, а теперь и этого нет.