Под грязью - пустота

   Встать. И случилось чудо. И он встал. Он смог встать, не смотря на хлесткий удар боли. Встал. Вот и все. Теперь сделать всего один шаг. И выстрелить из пистолета. Просто выстрелить в первую подвернувшуюся тень. И все.

   Шаг. Гаврилин медленно поднял пистолет, держась левой рукой за стену дома. Темнота. И никакого движения в этой темноте, и ни какого звука.

   Как-то это все затягивается, подумал Гаврилин.

   – Где вы… – голос сорвался, Гаврилин откашлялся, – Где вы тут все?

   И только морской прибой. Гаврилин покачнулся. Это шумит в ушах. Здесь нет моря.

   Вдоль стены. Нужно просто пройти вдоль стены, держась за нее рукой. А потом успеть выстрелить. На любое движение. А потом…

   Какой-то стон. От крыльца. Тихий стон. Гаврилин остановился, прислушиваясь, потом снова пошел. Сантиметр за сантиметром. К крыльцу. К невообразимо далекому крыльцу.

   – Кто тут? – спросил Гаврилин.

   – Замочил?

   – Что?

   – Лесника замочил?

   – Это был лесник? – Гаврилин оперся спиной о стену.

   – Замочил… – удовлетворенно сказал голос, – суку такую.

   – Ты кто? – снова спросил Гаврилин.

   – Кирилл.

   – Кирилл… Кирилл, – Гаврилин почувствовал в желудке пустоту, в голове что-то звонко лопнуло. И прозвучал голос Краба: «Что ж ты, Кирилл, уже и глаз целым достать не можешь?».

   – Что ж ты, Кирилл… – медленно произнес Гаврилин.

   – Что?

   – Уже и глаз целым достать не можешь?

   Кирилл захрипел. Смех, не сразу понял Гаврилин.

   – И все-таки лабух был прав, – с трудом произнес Кирилл.

   – Музыкант.

   – Музыкант, – сказал Кирилл. – Не повезло мне.

   – Да? – сказал Гаврилин с иронией. Даже удивился, что у него остались еще силы на иронию.

   – Не повезло. Чертов Петрович.

   – Не поделили? Меня?

   – Кобеля его. Кунака. Я его пристрелил. А Петрович – меня.

   – Куда тебя? – спросил Гаврилин и подумал, что разговор получается глупый и нелепый.

   – В живот. Только я ни боли не чувствую, ни пошевелиться не могу. Наверное, позвоночник.

   – Скорее всего, – согласился Гаврилин, – а напарника твоего я убил?

   – Нолика? Нет, его Кунак порвал, можешь посмотреть возле калитки.

   – Кто-то еще с тобой приехал?

   – Все, больше никого. Нас трое и лесник. Все.

   – Ага.

   Пауза.

   – Ты что теперь со мной будешь делать? – тихо спросил Кирилл.

   – С тобой? – А разве что-то нужно делать, подумал Гаврилин. – С тобой…

   А что, собственно…

   – А ты как думаешь?

   – Мочить будешь?

   – Мочить…

   – Решай быстрее.

   – Тебе некогда?

   – Сука!

   Гаврилин усмехнулся:

   – Сам решай.

   – Что решать? Убить тебе меня или нет?

   – Убить или нет, – Гаврилин говорил с трудом, преодолевая приступы слабости, смысл слов доходил до него с трудом, – убить или нет.

   – Подыхать оставишь? Я же за пару часов дойду на этом морозе!

   – Морозе? – Гаврилин улыбнулся, он напрочь забыл, что на дворе мороз. И сразу же стало зябко, тело начала колотить дрожь.

   – Не тяни, сука, не тяни!

   – Что же ты, Кирилл, уже и глаз целым достать не можешь?

   – Помучить решил? Отыграться?

   – Помучить? – Гаврилин задумался. – Нет, не хочу.

   – Что хочешь?

   – Хочу кое-что узнать.

   – Спрашивай, – голос Кирилла упал до шепота, – не тяни.

   – Так плохо?

   – Плохо? Представь себе, что тело твое уже подохло, а мозги еще живут. У меня живот разворочен. Мне холодно. Очень холодно.

   – Зачем вы приехали?

   – За сержантом. Петрович позвонил…

   – Все-таки был телефон…

   – Сам Краб поехал за тобой в погоню, а нас послал сюда.

   – Хорошо. – Гаврилин почувствовал, как начинает проваливаться в топкую темноту, прикусил губу. Стало больно и горячо. И вкус крови во рту. Темнота отступила.

   – Кто-нибудь караулит выезд отсюда на трассу?

   – Нет. Человек Краба есть на ментовском блок-посту возле самого города. Все?

   – Почти. Почти, – Гаврилин задумался, – афганец ваш что делает?

   – Кто?

   – Афганец, Клоун.

   – Клоун? Какой он на хрен афганец? Не был он никогда афганцем. В зоне срок он мотал, понял? Афганец…

   – Срок мотал, в зоне… – Гаврилин посмотрел на небо. Звезд видно не было. Снова небо затянуло тучами.

   – Мне пора, – сказал Гаврилин.

   – Давай, – очень тихо сказал Кирилл.

   – Машина ваша где?

   – Сразу за забором, ключ в замке. Не тяни…

   – Ладно, – Гаврилин поднял пистолет, навел его в лицо Кирилла, – ладно.

   – Вот ведь обидно, – сказал вдруг Кирилл, – к семье своей так и не заехал…

   – Обидно, – согласился Гаврилин, – обидно.

   Выстрел. Пуля попала в лоб, тело даже не вздрогнуло. Просто на белом появилось черное отверстие.

   – Обидно, – пробормотал Гаврилин, отталкиваясь от стены.

   – Обидно, – прошептал Гаврилин делая шаг к калитке.

   Обидно, обидно, обидно, обидно, обидно…

   Оперся рукой о забор. Постоял, переводя дыхание. Холодно.

   Холодно и обидно. Гаврилин толкнул калитку. Закрыто. Нашарил левой рукой засов. Потянул. Влажная кожа прилипла к вымороженному металлу.

   Обидно. Гаврилин не торопясь оторвал пальцы от засова, оставляя кусочки кожи. Больно. Холодно.

   Холодно и больно.

   Гаврилин толкнул калитку. Она легко открылась.

   Машина. Действительно, всего в нескольких метрах. Гаврилин снова посмотрел на лежащего под самыми ногами Нолика. Ему вдруг показалось, что тот шевельнулся.

   Показалось. Но Гаврилин осторожно прицелился и выстрелил в Нолику в голову. Холодно.

   Покрутил пистолет в руке. Выбросить? Нет, нельзя, нужно вернуть его сержанту Милякову. Обещал…