ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ .

Судьба этих людей печальна, но они умерли достойно: воспитательница не бросила сирот, за которых отвечала, а врач вернулся на свое рабочее место, когда кругом свистели пули и рвались бомбы, потому что это был «его долг».

Не подозревая о надвигающейся беде, мы с мисс Глэдбис спокойно слушали в убежище уже привычный грохот взрывов, треск пулеметов и ответные слабые залпы противовоздушных орудий, дальнобойность которых, как и почти всех китайских пушек, была слишком мала, чтобы сбить вражеские самолеты. Когда они улетели, нас оповестили об этом звуки сирены. Мы с Ионгденом простились с нашими радушными хозяевами. На следующий день нам предстояло покинуть Тайюань.

По дороге домой мне встретилось несколько носилок, с окровавленными мирными жителями. Японцы снова потрудились на славу.

За время моего отсутствия слуги перенесли вещи. Теперь надо было их разобрать и положить в полупустые ящики одежду и книги, привезенные из Утайшаня, чтобы все это лежало плотно и не тряслось в дороге. Мне также предстояло собрать то, что я достала из чемоданов и корзин в Тайюане. Я намеревалась заняться этим вечером и следующим утром.

В четвертом часу пришел американский репортер, которого звали Стил, если память мне не изменяет*.

* Визитная карточка моего посетителя с названием газеты, где он работал, осталась в утерянном чемодане.

— Сегодня вечером, в пять, мы отбываем в Ханькоу, — сообщил он, — доктор Уайятт и миссис Уайятт с детьми, господин Нан и я. — (По-моему, он упомянул также еще одну семью, собиравшуюся туда вместе с ними.) — Не хотите ли поехать с нами?

Это было невозможно. Поезд отправлялся в пять часов, и, значит, мне следовало выехать из дома в четыре — за это время немыслимо было упаковать одной (на помощь бездельников слуг я не особенно рассчитывала) всё, что было разбросано по разным комнатам дома, а также привести в порядок вещи, которые мне только что принесли.

— Я не успею, — сказала я гостю, — мне придется положиться на удачу. Я поеду завтра.

Я невольно искушала судьбу, и меня ждали тяжкие испытания.

После отъезда репортера одна французская дама, которая, как и госпожа X., была замужем за китайцем, попросила меня поехать вместе с ней в католическую миссию. Она должна была осмотреть там квартиру в одном из принадлежащих миссии, окруженных садами домов.

Муж моей соотечественницы работал инженером, когда японцы захватили город, где они жили, и он с женой вынужден был оттуда уехать. Оставшись без крыши над головой, инженер решил отправиться в свой родной город Тайюань. Дочери этой пары воспитывались в монастыре, и настоятельница предложила родителям поселиться в квартире, которая должна была вскоре освободиться.

Встретившись с настоятельницей, я с удивлением узнала в ней одну монахиню, с которой я познакомилась когда-то в Чэнду, в Сычуани; у меня сохранились о ней очень теплые воспоминания.

Она повела нас осматривать квартиру, предложенную моей соотечественнице. Там пока жили, как и в большинстве здешних апартаментов, русские белоэмигранты.

Китайцы из низших слоев общества считаются чуть ли не самыми нечистоплотными в мире, но что сказать об этих русских неряхах! По сравнению с их жильем, куда я попала, самая грязная из китайских гостиниц показалась бы чистой как стеклышко.

Эти бездельники превратили большие светлые комнаты с хорошей вентиляцией, где можно было бы жить с комфортом, просто в свинарник: во всех углах валялись какие-то объедки и тряпки, немытый пол был замусорен, и среди этой свалки ползали маленькие дети в перепачканной одежде, с чумазыми лицами. Посреди комнат, загораживая проход, стояли четыре убогих ложа с грязными, не заправленными постелями. Хозяйка этого логова с лохматой нечесаной гривой, падавшей на лицо, давно забывшее, что такое вода, несколько минут говорила с настоятельницей, после чего мы ушли.

«К какому сословию могли принадлежать эти русские?» — размышляла я, выходя оттуда. Очевидно, они были не из тех, кому следовало опасаться последствий пролетарской революции. Почему же они не остались на родине? Там им или, по крайней мере, их детям, наверное, привили бы любовь к чистоте, в которой проявляется чувство собственного достоинства.

— Господи! — сокрушалась французская дама. — Чтобы отмыть эту квартиру, придется нанять целую бригаду уборщиков, и у них уйдет на это не меньше недели!

— То же самое можно увидеть и на других этажах. Этот дом был абсолютно чистым, когда сюда вселились русские, а они довели его до такого состояния, — жаловалась мать настоятельница. — Ведь в саду, у ворот, есть вода, и я раздала им половые щетки и тряпки! Ничего не поделаешь. Нам следовало бы выселить этих грязнуль, но куда им деваться сейчас, когда идет война?.. Поэтому мы не решаемся их прогнать... Это несчастные люди...

«Любовь долго терпит, милосердствует...» — учил апостол Павел. Я припомнила эти слова, возвращаясь домой.