ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ .

Поезд снова остановился. По-видимому, мы подъехали к станции, которая располагалась со стороны, противоположной окну, у которого я стояла. Я видела только насыпь, заменявшую перрон, где при свете фонарей суетились какие-то люди.

Подходили раненые солдаты, головы или руки которых были обвязаны бинтами, один из них опирался на костыль, затем появилось двое носилок, их опустили на землю перед моим окном.

Солдатам, которые могли ходить, помогли забраться в соседний вагон, а люди с раненым на носилках, попытались войти туда, где находилась я.

Очевидно, дверь тамбура была заблокирована теснившимися там людьми и тюками, и санитарам не удалось ее открыть.

Время обычно продолжительной стоянки почему-то сократили. Появились какие-то люди в военной форме, говорившие громкими властными голосами, очевидно, приказывая санитарам поторопиться. Дверь по-прежнему не поддавалась, и растерявшиеся мужчины принялись барабанить по ней ручками носилок, на которых лежал раненый солдат. То ли несчастный был без сознания и ничего не чувствовал, то ли не мог выразить свой протест, так или иначе, он не проронил ни звука.

Другие санитары, увидев, с какими трудностями столкнулись их собратья, поступили иначе: они приподняли раненого, и один из них взвалил его себе на спину, пока другой отвязывал веревки, которыми он был привязан к носилкам*.

* Не следует думать, что эти грубые носилки похожи на те, что используются в европейских отделениях Красного Креста.

А военные продолжали их подгонять.

Бедняге, понукаемому начальством, пришла в голову странная мысль: он решил взять в поезд освободившиеся носилки и стал проталкивать их в окно. Фонари светили тускло, и я слишком поздно поняла, что он задумал, поэтому не успела присесть на корточки. Конец одной из ручек со всего маху стукнул меня по губам. Я как раз приоткрыла рот, и удар пришелся прямо по моим бедным зубам. Я не помню, успела ли я вскрикнуть, я вообще ничего не помню, так как тут же упала в обморок.

Неужели стоявшие рядом со мной китайцы не поняли, что произошло? Может быть, они подумали, что я пытаюсь сесть? Так или иначе, оки не удостоили меня вниманием. Я очнулась у их ног, на полу; моя голова раскачивалась во все стороны и билась о стену коридора.

Поезд следовал дальше, и кругом снова царил мрак. Я чувствовала во рту вкус крови. Достав из кармана носовой платок, приложила его к губам и ощупью вернулась в купе.

Толстый офицер сменил позу: теперь его голова покоилась у Ионгдена на коленях. Часть моих тесно прижатых друг к другу попутчиков храпели на полках или на полу. Я уселась на тот же мешок... Поезд всё так же медленно двигался в ночи. Казалось, это путешествие во тьме будет длиться вечно...

Утром мы подъехали к какой-то крупной станции; стоявшие перед нами поезда заслоняли вокзальные строения, не позволяя прочесть название города, в который мы прибыли. По-моему, это был Шантэ6, но я не успела это выяснить. И тут объявили, что наш поезд идет только до Чжэнчжоу, но рядом стоит и сейчас отправится другой состав, следующий прямо в Ханькоу.

Мы опрометью выскочили из поезда и быстро пересели. Какое облегчение я испытала, войдя в чистый вагон с безлюдным коридором! В большей части купе ехали офицеры, но одно оказалось свободным: это было купе второго класса с четырьмя полками. Когда мы с Ионгденом окончательно расположились там, появился толстый китаец, использовавший меня прошлой ночью вместо подушки. Он тоже сделал пересадку. Денщики притащили огромный мешок, на котором он сидел в другом поезде, — по-видимому, других вещей у него не было.

Офицер тотчас же растянулся на одной из полок и захрапел. Я надеялась обмыть и прополоскать свой распухший рот, но в вагоне невозможно было раздобыть никакой жидкости — ни воды, ни чая.

Мы прибыли в Чжэнчжоу во второй половине дня. Я вспомнила, как приехала сюда ночью в 1918 году из Пекина. Здесь мне впервые довелось узнать, что такое китайская гостиница. Невозможно забыть возникшее у меня отвращение при виде принесенного служанкой таза для омовения с горячей водой, почти кипятком, в котором плавало небольшое полотенце, настолько грязное, как будто им чистили сковороды.

Я направлялась тогда в Ганьсу. Китай был совсем другим, гораздо приятнее, чем сейчас, несмотря на убогие гостиницы с грязными полотенцами. Впрочем, скверные гостиницы и грязь по-прежнему существуют, а вот множество милых и ярких вещей канули в небытие вместе со свободой, которой пользовались в ту пору любители путешествий.