Женщины, шествующие по городу с корзинами, полными человеческих костей, и гробы, летящие вниз со склонов гор вместе со своим содержимым, — эти сцены кажутся нам поразительными, но жители Западного Китая, как и других областей огромной страны, свыклись с подобными картинами и нисколько не волнуются.
В Дацзяньлу нередко можно было увидеть труп, лежащий на земле возле какого-нибудь дома на оживленной улице, на глазах у множества прохожих. Еще чаще такое встречалось в сельской местности, где мертвецы валялись вдоль дорог. Один из них особенно меня поразил. Покойник лежал в чахлой траве прямо на обочине. Может быть, этот человек куда-то шел, решил прилечь немного вздремнуть, и смерть настигла его во сне? Либо он почувствовал такую невыносимую усталость, что ему стало невмоготу идти... и жить. Тогда путник с чисто китайским равнодушием к собственной судьбе сошел с дороги, распростер свое немощное тело и стал спокойно ждать, когда небытие положит конец его страданиям.
Наверное, и в наших краях путники довольно часто умирали на больших дорогах во время долгих переходов пешком.
Это распространенное явление на Востоке, причем такая участь постигает не только бедняков. Будда тоже скончался во время одного из странствий в сопровождении нескольких учеников, а по дороге из Сычуани в Сикан я стала свидетельницей скоропостижной смерти, вызванной явно не слабостью.
Я следовала через Дашаньлин и на очень крутой дороге, поднимавшейся к перевалу, заметила одинокого путника-китайца; он нес ящик, сквозь приоткрытую крышку которого виднелся столярный инструмент. Стояла скверная, холодная погода, с внезапно начинавшимся дождем и градом. Носильщикам моего портшеза трудно было удерживать равновесие; чтобы облегчить им задачу, я пошла пешком вслед за ремесленником. Он не проявлял никаких признаков усталости и медленно, но уверенно продвигался вперед.
Когда мы добрались до вершины перевала, на нас обрушилась буря; ветер сорвал и унес навес моего портшеза. Я поспешила вниз по тропе и бежала до тех пор, пока не наткнулась на две соломенные хижины. Это было не бог весть какое укрытие, ибо их крыши протекали, но мне надо было где-то дождаться оставшихся позади кули.
Я оставалась там с полчаса, как вдруг началась суматоха. Из соседней хижины выскочили люди и принялись о чем-то просить хозяина дома, в котором я находилась. Тот отчаянно махал руками и громко кричал, не поддаваясь на уговоры. Я поняла, что «кое-что» следует отнести «кое-куда» и что владельцы обеих хижин не желают держать у себя это «нечто».
В конце концов мне стало ясно, что речь идет о теле внезапно скончавшегося столяра, которого я встретила на дороге. Вероятно, он пришел сюда немного позже меня, так как я. его не видела. Очевидно, у бедняги произошло кровоизлияние в мозг от холодного ветра, что и свело его в могилу.
Эта трагедия произошла прямо в горах. Впоследствии я узнала, что ремесленник возвращался домой, завершив работу где-то на краю провинции.
Несмотря на расположенное поблизости кладбище с разыгрывавшимися там мрачными представлениями, траурные процессии, шествовавшие одна за другой мимо моего дома, а также смертные казни, происходившие в двух шагах от него, эпитет «отрадная», в шутку присвоенный мной близлежащей местности, временами оказывался точным без всякой иронии.
Это происходило главным образом, когда японские самолеты, рыскавшие возле приграничных областей Сикана, сеяли здесь тревогу. Сирена была установлена в центре города, но ее слишком слабый звук не достигал окраин. Чтобы устранить этот недостаток, была придумана сигнальная система. В разных местах водружались маленькие флажки, и полицейские разгуливали по городу со стягами в руках. Желтый флаг означал: самолеты движутся к Сикану, красный — они пересекли границу провинции, черный — они приближаются к нам.
Вскоре обитатели Дацзяньлу перестали выходить йз своих домов при виде желтого стяга или при первых завываниях сирены. Эти сигналы видели и слышали слишком часто, а самолеты так и не показывались. С появлением красных флагов начиналось массовое движение за пределы города, а черные флаги наряду с прерывистыми гудками сирены были причиной поспешного бегства — относительно быстрого, а не панического: китайцы и кампа отнюдь не впечатлительны.
В такие периоды близлежащее кладбище приобретало новый, неожиданный и далеко не печальный облик. Для горожан не было оборудовано ни одного бомбоубежища. На открытой местности они являли собой прекрасные мишени для авиапулеметов, способных уничтожить сотни людей в мгновение ока; здешние обитатели, похоже, об этом не думали. Они лишь старались поскорее выбраться из своего городка с деревянными домиками, теснившимися в ущелье. Было бы достаточно двух-трех зажигательных бомб, чтобы превратить его в пылающий костер.
Каждый хватал самые ценные вещи и устремлялся к ближайшему полю. Для жителей южных районов таким «полем» служило большое кладбище.