ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ .

Я уже давно знала имя Янь Сишаня. Когда я жила в Ганьсу, провинцию Шаньси, где царил мир, в то время как на большей части Китая бушевала гражданская война, ставили в пример, и маршала (по-моему, он был тогда лишь генералом) обычно называли образцовым наместником. Он открывал школы, строил дороги и проложил железнодорожную магистраль через южную часть провинции Шаньси до Хуанхэ, его войско было многочисленным и дисциплинированным. Великому Яну неустанно пели дифирамбы. Судя по тому, что я слышала в Тайюане, от этой славы почти не осталось следа. «Непомерные налоги, — роптали люди, — наместник хочет всё прибрать к рукам: у него и банки, и магазины, и даже предприятие, где производят масло, а также поистине царское поместье в его родной деревне». Вероятно, великому Яню раньше расточали чересчур много похвал. То же самое можно было сказать о критике, которой он подвергался теперь. Как бы то ни было, маршал не появлялся в обществе, и мне не удалось его увидеть.

Зато у меня состоялась интересная встреча с господином Чжао, мэром города и ученым, весьма сведущим в буддийской философии. Я также общалась с господином Цзя, носившим странное звание «уполномоченного по восстановлению порядка в Шаньси». Что за восстановление порядка? В провинции все было спокойно. Господин Цзя был представителем нанкинских властей. Китайские чиновники подразделяются на две категории: те, что непосредственно подчиняются Нанкину, и те, что относятся к местным властям. Те и другие существуют бок о бок, вмешиваясь в чужие дела, завидуя и строя друг другу козни, а также шпионя за собратьями. То же самое происходит сейчас в Китае, вступившем в войну с Японией, вознамерившейся его поглотить. Следует снова и снова повторять: единство, о котором твердят китайцы, является мнимым и показным, что прекрасно знают жители отдаленных провинций.

Господин Цзя, сын которого учился в Америке, был любезным и умным человеком. Он обещал мне всяческое содействие в моем предстоящем путешествии по Шаньси после паломничества в Утайшань. На обеде, который он дал в мою честь, я познакомилась с несколькими интересными китаянками, бывшими студентками американских университетов.

К концу пребывания в Тайюане я снова встретилась с одной француженкой, с которой познакомилась в Пекине. Она была замужем за китайцем, советником губернатора. Лучше бы эта милая женщина не попадалась мне на пути — впоследствии она навлекла на меня подлинную беду.

В Тайюане проживало немало иностранцев, большинство из которых были миссионерами-католиками либо протестантами. Католики были итальянцами, монахами-францисканцами, как мне говорили. Их иностранная паства, не считая нескольких монахинь, состояла из одного француза, двух француженок, вышедших замуж за китайцев, да их детей. Все они воспринимали присутствие на воскресной мессе как сущее наказание из-за удушающего зловония, исходившего от китайских кули — единственных местных прихожан преподобных отцов.

Каждое воскресенье, как рассказывала моя соотечественница, один из миссионеров читал проповедь. Он произносил ее с пафосом и энергичной жестикуляцией, присущей южанам. Разумеется, проповедь звучала по-китайски, но зачастую священник переходил на диалект другой провинции, той, где он раньше жил и где выучил китайский язык. Не мудрено, что верующие не понимали ни слова из речи своего духовного учителя. Впрочем, грузчикам, рабочим и прочим представителям желтокожего пролетариата не было никакого дела до его благочестивых наставлений и советов. Пока достойный сын святого Франциска и пылкой Италии размахивал руками и драл глотку, прихожане чесали языками, обсуждая свое житье-бытье и последние новости. Некоторые дремали, а остальные, как я уже видела в других местах, занимались полезным делом: выискивали вшей в своих лохмотьях или в волосах детей. Хотя француз прекрасно знал китайский язык, он уже отчаялся понять проповедь. Случалось, он спрашивал какого-нибудь крещеного оборванца, сидевшего рядом на корточках: «Что он говорит?» (При этом он указывал кивком на разглагольствовавшего проповедника.)

— Я не знаю... Я не слушаю, — отвечал китаец.

Для того чтобы почувствовать интерес к религиозным учениям, требуются определенный интеллект и образование. Подавляющее большинство приверженцев различных культов довольствуются механическим повторением обрядов, которые их предки совершали столь же бездумно, нуждаясь в них в силу долгой привычки.

Что касается китайских «новообращенных», я не раз слышала их споры по поводу практической ценности двух направлений религии «Есу» (Иисуса): протестантизма и вероучения «Небесного Учителя» — католицизма. «Что выгоднее, — спрашивали они друг друга с серьезным видом, — быть протестантом или католиком?» Ответ часто зависел от того, где задавался вопрос — в протестантской или католической миссиях. Последние располагались в более красивых помещениях, их священники выглядели роскошнее всех и раздавали больше милостыни.