Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая

Таможенники оказались снисходительными и немедленно оповестили нас о том, что можно избежать досмотра тех вещей, которые не предполагается открывать во время пути. Для этого достаточно запечатать их и предъявить нетронутые пломбы при выезде, на пограничном пункте в Маньчжурии. Это было очень выгодное предложение, и я поспешила запечатать самые громоздкие из чемоданов.

Затем я показала свои украшения даме, которая должна была проверить то, что записано в моей декларации. Я могла бы избежать этой процедуры, убрав драгоценности в запечатанные чемоданы, но, когда я заполняла бланк, мне еще было неизвестно, что это позволено.

И вот, к моему удивлению, чиновница сосредоточивает внимание на тибетском перстне, усыпанном небольшими рубинами. Она, недолго думая, хватает меня за палец, чтобы поближе рассмотреть кольцо.

— Это бриллианты? — спрашивает женщина.

Раз она так обозналась, значит, она никогда не видела бриллиантов?

— Это рубины, — отвечаю я.

Таможенница молчит.

Вскоре ее ждет еще один сюрприз. Я везу с собой ожерелье наподобие тех, что носят непальские женщины. Оно состоит из множества старинных золотых монет, нанизанных на цепочку. Разумеется, это варварское украшение хранится в числе других диковинок среди моих вещей, и я не собираюсь его носить. Тем не менее, будучи не в силах предугадать, что может вообразить в наше безумное время какой-нибудь ненормальный таможенник, если он обнаружит это «сокровище» в одной из моих сумок, я перед отъездом надела тяжелое ожерелье на шею и, чтобы оно крепко держалось, предусмотрительно прикрепила его к одежде несколькими толстыми булавками. Итак, я расстегиваю пальто с воротником и показываю колье чиновнице — изящной женщине лет тридцати с приятными манерами. От потрясения она лишается дара речи и молча смотрит на украшение.

— Снимите его, — требует она, придя в себя через несколько мгновений.

— Я не могу, оно крепко приколото.

Дабы подтвердить искренность своих слов, я дергаю за цепочку, к которой подвешены монеты.

Чиновница не настаивает.

— Это золото? — осведомляется она, и в ее голосе слышатся нотки восхищения.

— Да.

Я застегиваю пальто. Процедура окончена, таможенница и ее сослуживец, державшийся в стороне в течение всего досмотра, удаляются.

Какие безумные фантазии возникли у этой скромной служащей при виде драгоценного металла, слишком явно выставленного напоказ? Что она обо мне вообразила? Возможно, приняла меня за очень богатую женщину. Как жестоко она заблуждается! Но, какое бы представление ни сложилось обо мне у чиновницы, очевидно, это не вызвало у нее неприязни. Я прочла в ее взгляде лишь изумление, восторг и, быть может, чуточку зависти.

В нескольких шагах от нас один служащий занимается странным делом. Перед ним стоит небольшая корзина, и он с брезгливым и в то же время насмешливым видом взирает на какого-то человека, вероятно, ее владельца. Советский гражданин методично извлекает из корзины предметы и, подержав их в руках, кладет на скамью. Он сосредоточен и молчалив; что же еще ему остается? Я подхожу ближе. Мужчина достает из корзины лимоны, красивые большие лимоны золотистого цвета, очевидно, зрелые и сочные плоды; из них получатся превосходные прохладительные напитки, и купивший их пассажир поступил разумно. Что же делают с этими лимонами? Если бы их просто считали, все шло бы быстрее.

О! Каково же мое изумление! Что с ними делают? Чиновник, который вертит фрукты в руках, делает им прививку… Он держит небольшой инструмент, который я с трудом могу разглядеть, и соскабливает верхний слой кожуры, а затем вонзает в плод нечто, напоминающее иглу. Сомнений быть не может, бедные лимоны подверглись вакцинации.

От какой же болезни их оберегают или какие болезнетворные микробы хотят в них убить? Эти плоды предназначены для еды, а не для посадки; какую опасность они могут представлять для сибирской флоры? Это не укладывается в моей голове, но, вероятно, в лимонах таится какая-то угроза, неведомая немцам и полякам, ибо таможенники обеих стран пропускали их через свою территорию, не обращая на них никакого внимания.

Внезапно кто-то трогает меня за плечо; я оборачиваюсь. Позади стоит дама, с которой мы перекинулись в поезде несколькими словами.

— Вы смотрите, как обрабатывают лимоны, — говорит она. — Апельсины, которые я везу с собой, подверглись той же процедуре. Лишь бы в них не внесли какую-нибудь пакость, вредную для здоровья… Не знаю, решусь ли я теперь их есть.

— Они ничего туда не вносят, — замечает Ионгден, как и я, наблюдавший за этой сценой издали. — Просто они хотят убедиться, что это не маленькие бомбы, замаскированные под лимоны и апельсины.

— Ты фантазер! — восклицаю я со смехом.

— Эх, мадам, — возражает пассажирка с серьезным видом, — возможно, месье и прав. Я русская по происхождению и, выйдя замуж, получила французское гражданство, позволяющее мне, как и вам, быть здесь свободной. Я знаю, какие странные подозрения могут возникать в головах моих бывших соотечественников.

Женщина пошла прочь, качая головой.