Под грузом улик. Неестественная смерть

— Ах, вот как! Ну да, я-то надеялся, что… — Мягкость интонации потонула в глубоком вздохе. — В любом случае буду рад вам помочь.

— Так вот, нам бы хотелось спросить, что сталось с Саймоном Доусоном. Мы знаем, что он покинул семью и уплыл в Вест-Индию в… каком же?.. В тысяча семьсот…

— В тысяча восемьсот десятом году, — неожиданно быстро подсказал старик. — Да. Он попал в передрягу, когда ему было шестнадцать лет. Связался с плохими людьми, старше его, и оказался замешан в очень неприятную историю. Что-то связанное с азартными играми. Был убит человек. Не на дуэли — в тогдашние времена это не считалось постыдным, хотя любое насилие богопротивно, — тот человек был убит жестоко и злонамеренно, а Саймон Доусон и его друзья сбежали от правосудия. Саймона завербовали во флот, и он отправился в дальнее плавание. Прослужил пятнадцать лет, а потом был захвачен вместе с другими матросами французским капером. Позже ему удалось бежать. Короче говоря, он оказался на Тринидаде под чужим именем. Какие-то английские колонисты проявили доброту и дали ему работу на своих сахарных плантациях. Со временем он преуспел и в конце концов стал владельцем собственной небольшой плантации.

— А какое имя он взял?

— Харкэвей. Полагаю, он опасался, что его схватят как дезертира, если он будет жить под своим именем, ведь он был обязан доложить о своем побеге с капера. Так или иначе, ему понравилась жизнь плантатора, и он решил остаться там навсегда. Не думаю, что его тянуло домой, даже для того, чтобы заявить права на свое наследство. К тому же над ним, как вы знаете, висело обвинение в убийстве, хотя вряд ли ему предъявили бы его, учитывая, что на момент преступления он был еще мальчишкой и убийство было совершено не его рукой.

— Его наследство? Значит, он был старшим сыном?

— Нет. Старшим был Барнабас, но его убили при Ватерлоо, и он не оставил потомства. Вторым был Роджер, но тот еще в детстве умер от оспы. Саймон был третьим.

— Таким образом, наследство досталось четвертому сыну?

— Да, Фредерику. Отцу Генри Доусона. Они, конечно, пытались выяснить, что сталось с Саймоном, но в те времена было трудно, как вы понимаете, получить информацию из-за границы, а сам он напрочь исчез. Вот его и обошли.

— А что случилось с детьми Саймона? — спросил Паркер. — Они у него были?

Священник кивнул, и под его смуглой кожей проступил темный румянец.

— Я его внук, — просто ответил он. — Поэтому-то я и приехал в Англию. Когда Господь призвал меня стать пастырем для моих соплеменников, я был вполне обеспеченным человеком. Владел небольшой плантацией сахарного тростника, доставшейся мне от отца, женился и был совершенно счастлив. Но настали тяжелые времена — урожаи оскудели, а моя и без того немногочисленная паства уменьшилась, обеднела и уже не могла поддерживать своего священника. Кроме того, я постарел, ослабел, работать стало трудно, на руках у меня была больная жена, а Бог благословил нас множеством дочерей, которые нуждались в заботе. Я оказался в очень стесненных обстоятельствах. И тогда я наткнулся на кое-какие старые бумаги, принадлежавшие моему деду Саймону и касавшиеся наших предков; тут-то я и узнал, что фамилия его была не Харкэвей, а Доусон, и подумал: может, в Англии у меня остались родственники и Господь ниспошлет нам «манну в пустыне»? И вот, когда возникла необходимость направить представителя в лондонскую штаб-квартиру нашей миссии, я испросил разрешения оставить тамошнее мое служение и отбыть в Англию.

— Удалось вам с кем-нибудь здесь связаться?

— Да. Я поехал в Крофтон — он упоминался в письмах моего деда — и встретился с адвокатом, неким мистером Пробином. Вы его знаете?

— Слышал о нем.

— Он был очень любезен и проявил ко мне живой интерес. Показал нашу родословную и рассказал, что мой дед должен был бы в свое время унаследовать все имущество.

— Но имущества к тому времени уже не осталось, насколько я понимаю?

— Да. Более того, когда я показал ему брачное свидетельство своей матери, он… он сказал, что никакое это не свидетельство. Боюсь, Саймон Доусон был неисправимым грешником. Он просто взял мою бабушку в свой дом, как поступали многие плантаторы по отношению к цветным женщинам, и показал ей документ, якобы являвшийся брачным свидетельством, подписанным губернатором провинции. Но, изучив его, мистер Пробин выяснил, что документ был фикцией и такого губернатора никогда не существовало. Это глубоко ранило мое христианское чувство, разумеется, но, поскольку никакого наследства уже не было, для моей семьи это ничего не меняло.

— Не повезло, — сочувственно произнес Питер.

— Мне оставалось призвать на помощь все свое смирение, — сказал старый индиец, с достоинством склонив голову. — Мистер Пробин оказал мне еще одну любезность, снабдив рекомендательным письмом к мисс Агате Доусон, единственной дожившей до того времени представительнице семьи.

— Да, она жила в Лихэмптоне.