Под игом чудовищ. Книга 2

Думаешь, я не увидела сразу, что ты — глубоко порядочный и совестливый тип, прячущий эту самую порядочность и честность за маской циника и равнодушного, но педантичного служаки без особых амбиций? Который якобы не хочет ни повышений ни почестей, а довольствуется лишь заработком в соответствии с контрактом, и «служением Отчизне»? Ничего не забыл, милый?

От меня ничего нельзя скрыть. И я вижу. Вижу там, в глубине, — крохотный пальчик ткнул ему в прохладный от выступивших бисеринок пота лоб, — На самом деле ты всё прекрасно понимаешь. Особенно то, что для жителей Тарсии, будь они неладны, куда лучше бы подошёл не рубака-кобель, а куда более простой, практичный и прагматичный, и не корчащий из себя былинного Героя, король. Владыка, который не тешился бы только войной, охотой, сексом, и прочими «высокородными» забавами, а побеспокоился бы о том, чтоб его граждане были в безопасности всегда. И по возможности — ещё и сыты!

И этот потенциальный король — отнюдь не лорд Юркисс: вот уж он бы о «благе» народа не задумывался. А — ты!

— Ева, не нужно…

— Не нужно говорить вслух — вот что не нужно! Потому что даже у стен есть уши. И если сейчас я могу уверенно сказать, что в пределах двадцати шагов от этой спальни нет никого, так это ничего не значит! Привыкай сразу молчать! О планах и мыслях.

Мне, собственно говоря, плевать, будешь ли ты пытаться пролезть в монархи или остановишься на высокооплачиваемой, нервной, но, по-сути — скучной должности Главнокомандующего. Мне важно одно.

Чтоб твоей власти хватило на то, чтоб наша армия, или хотя бы твой полк, добрались до Аутлетта, и мы выкурили бы оттуда моего любимого мужа. Желательно сильно потрёпанным, голодным и обессилившим. А хорошо бы — и униженным.

И чтоб я убила его сама! О-о!.. — мечтательные нотки в голосе сказали лорду Дилени о том, что, как и любая другая женщина, леди Ева предпочитает лично наслаждаться местью. Но леди пояснила и конкретизировала свои желания:

— Предварительно, разумеется, поглумившись и попытав всласть!

Лорд Дилени почувствовал, как напряглась забравшаяся ему на грудь верхняя часть прелестного торса, и похолодели сильные на удивление ручки с изящными кистями, сейчас сжавшимися в остренькие кулачки, и как под атласной кожей заходили отнюдь не женские мускулы. Но комментировать это он не стал. Да и правильно: будет нужно — она сама всё скажет.

— Твоя правда. Скажу. Потому что не для секса, как ты правильно подумал, я тебя выбрала. А для — можешь не верить, балда такая, но так и есть! — успокоения. Душевного.

А оно мне… Очень нужно.

Понимаю, что такое заявление звучит глупо, особенно из уст женщины, перевалившей за рубеж в сто двадцать лет, но это правда: я тоже… Живой человек!

Потому что когда знаешь, что в конце почти каждой ночи ты будешь убита… И убита изощрённо и мучительно — это… э-э… Раздражает. Нет, кому я вру — самой себе мозги не запудришь! Это не раздражает. А буквально давит! Гнетёт. Ожидание неизбежных мучений и смерти просто… Просто… Заставляет биться в истерике, и чувствовать себя, словно баран — тьфу ты — коза! — на бойне. Да что там: это заставляет рыдать и кататься по полу, колотя кулакам и по камням! Или — выпрыгивать с крыши башни. (Что, кстати, благодаря проклятой машине абсолютно бессмысленно, и только умножает мучения!) Остаётся лишь выть, и стонать, словно раненная львица! Наплевав на гордость и самоконтроль.

Как всё это и бывало… Вначале. Давным-давно.

Но потом…

Начинаешь понимать, что от рыданий и попыток покончить с собой — толку нет. Особенно, если к тебе, как к самому ценному «объекту» для «расслабления» Повелителя, приставлен постоянный караул. Бдящий. И ты даже в туалет сходить одна не можешь!

И хотя ты понимаешь, что твой мучитель знает всё о твоих тайных помыслах, о том, что ты постоянно думаешь лишь об одном: как бы убить его или себя, равно как ведает и о всех твоих душевных муках и терзаниях, и стремится ещё и всячески усилить твою панику и ощущение беспросветности и обречённости, начинаешь…

Да — вот именно. Повинуясь воле, неизвестно каким чудом сохранившейся где-то там, очень глубоко, — она постучала уже себе по виску, украшенному вполне человеческим завиточком смоляных волос, — приказываешь этому телу и этой душе, — она положила руку себе на верхнюю часть груди, — прекратить терзаться, выть, и рыдать.

И вместо этого начать мечтать, как уже ты поступишь с ним, когда он окажется в твоих руках! Зная, что он прочтёт это, и наверняка обозлится ещё сильней!

Но! Заставить тебя страдать сильнее — уже не сможет.

Потому что уже достигнут предел средств, имеющихся в распоряжении даже такого разносторонне образованного изверга! И на большее его изобретательности и фантазии уже просто не хватает!..

Она замолчала, отвернувшись к стене, чтоб он не видел, как она кусает пухлые губки. Затем повернула лицо снова к нему, и он увидел, что никаких слёз там нет. Ого!

Значит, она — сильнее своих страстей и воспоминаний! Мужественная.

Но вот она и усмехнулась: