Под юбкой у фрейлины

И вот, я уже вхожу в круглый вестибюль станции метро Октябрьская, украшенный похожими на звезды светильниками, вделанными в вогнутый потолок. Свет лампочек режет мне глаза, но ничего страшного вроде бы не происходит. Еду на эскалаторе вниз, в московскую жуткую глубину, из которой поднимается вместе с редкими пассажирами смрадный ветер. Иду по вестибюлю, смахивающему на пустую внутренность лежащей горизонтально ракеты, прохожу к платформе между пилонами, облицованными светлым мрамором с ядовито-лимонными разводами. Чувствую опасность, но не могу выйти из роли, в которую меня загнал волкодав.

Подходит поезд, набитый людьми как желчный пузырь больного камнями. Открывает двери с трудом, как будто вздыхает. Из ближайшей ко мне двери никто не выходит.

Рыхлая, рыжая, громадного росла дама в розовом пальто с огромными пуговицами-бутонами и немыслимой синей шапке, неудачно округляющей ее и без того круглую голову, шепчет, кивнув в мою сторону, маленькой косоглазой, похожей на сороку, простоволосой подружке в курточке на молнии: Вот туша… Если он так любит жрать, то пусть на персональном автотранспорте ездеит… ноги все отдавит нам… мужло!

Подружка шипит в ответ в ее толстое ухо с золотой сережкой в виде розочки: «Не мужчина, а бегемот… Зачем таких в метро пускают? С него гривенник брать надо за проезд».

Мне не хочется входить в вагон, но неодолимая сила заставляет меня втиснуться туда, прямо в человеческую стену… влез, вжался, надавил на рыхлую и ее подружку… рыхлая молотила меня громадными кулаками… подружка несколько раз клюнула меня в шею и ущипнула в бок остренькими как маникюрные щипчики ноготками. А ее семилетний сын укусил меня в зад.

Машинист смог закрыть двери только после трех безуспешных попыток.

Переполненный поезд тяжело трогается, медленно разгоняется. а через минуту резко тормозит и останавливается в полутемном туннеле… кабели, висящие на его сегментированных бетонных стенах похожи на вены варикозных больных.

Вот оно!

Остановился поезд… бывает… часто бывает в метро… постоим и тронемся… и через три минуты я выйду на «Академической» (станция «Шаболовская» еще не работала). Там недалеко живет моя невеста, в «Березке» на Ферсмана.

Клаустрофобия… Стены вагона сдавливают твое тело как гидравлический пресс. Руки холодеют, становятся влажными. Внизу живота рождается осьминог-сосунок… он подкатывается к восходящей аорте… обвивает ее щупальцами и начинает душить тебя изнутри. Дыхание прерывается… сердце западает… глаза, кажется, вот-вот выскочат из глазниц.

Ты оседаешь как расстрелянный… и только давление потной человеческой стены не позволяет тебе окончательно соскользнуть вниз, под ноги яростной толпе.

Через пятнадцать минут в поезде гаснет свет.

По оконным стеклам текут струйки влаги. Это конденсат выдохов и испарины изнывающих от духоты людей. Люди пытаются открыть стеклянные форточки.

Ты не умираешь только потому, что твой бог-волкодав не дает тебе умереть.

Ты ждешь… ты помнишь… после двадцати минут пытки твой поезд ТОГДА тронулся, свет зажегся, и ты вышел на «Академической» и пошел к ней… и она, смущенная, обняла тебя при матери и неловко поцеловала в нос.

Довольно, довольно.

О, этот крысиный дух совка… волкодав решил добавить перца в суп… и раздел догола томящихся в темноте и духоте пассажиров.

Невыносимо запахло потом. Я почувствовал неприятное прикосновение голых скользких тел. Прикосновение потихоньку перешло в охватывание, вдавливание, заглот.

Рыхлая дама казалось присосалась ко мне своими огромными грудями и животом. Ее подружка колола меня своими лобковыми волосами, как проволокой, а ее сынок царапал своими колючими плавниками мне промежность.

Ошалевшие люди начали ощупывать себя и друг друга.

Осознав свою наготу, женщины подняли немыслимый визг. Вскоре паника охватила и мужчин. В невыносимой тесноте началось жестокое побоище.

И женщины, и мужчины, и дети били и грызли друг друга. Драли за волосы, пинались, брыкались, стукали лбами в лбы, выдавливали пальцами глаза, отрывали уши, рвали пасти и ноздри, бешено кусали за все, что могли…

Казалось, муке не будет конца… но вдруг я пришел в себя все на той же Красной площади.

В Москве похолодало, на буром небе не было видно ни одной звезды, выл ветер, по оледенелой брусчатке мела поземка. Кроме меня по площади бродили только несколько туристов.

Потащился к музею… у памятника Жукову стоял черный джип. Меня впустили и отвезли в Ясенево. Я лег спать, стараясь не думать о том, что пережил.

Страшная догадка

Ну и что теперь? Тебе указали твое место. Наказали. Люди, более сильные чем ты. Возможно, из-за их негативного воздействия ты полностью утратил свой скромный дар. Что же мне делать? Искать тот бункер? А как? Брать заложников и пытаться играть с лубянскими тварями их же игру? Для этого ты недостаточно жесток. Обыграют тебя наперсточники. Пора проверить, годен ли ты хоть на что-нибудь.

Закрыл глаза и представил, что лежу в теплой средиземноморской водичке на пляже в Бланесе.

Открыл глаза.