Под юбкой у фрейлины

Гармония и равновесие были нужны Карлу, не только потому что за окном свистел ветер, опрокидывающий мусорные баки и погоняющий как хлыстом редких прохожих, но и потому, что его внутренняя неразбериха достигла такого уровня, что грозила вылиться — как подгоревшая каша из кастрюли — на обыденную реальность и начать уничтожать все на своем пути, как лава на склонах Этны.

Поэтому Карл принял, не открывая воспаленных глаз с слипшимися веками, покрытыми шариками гноя, холодный душ. стараясь не думать о том. о чем грезил этой ночью. съел, чтобы не тошнило, половинку банана и четверть позавчерашней, уже почерствевшей, как супружеская жизнь после десяти лет совместной жизни, булочки, выпил эспрессо с четвертью ложечки сахара и щепоткой красного перца, приготовленный на недавно купленной дорогой кофемашине. которую уже два раза приходилось отдавать назад в магазин, на гарантийную починку, каждый раз со скандалом и угрозами, напялил на себя теплую фланелевую одежду, натянул полусапожки и черную вязаную шапочку, которую ему связала его последняя возлюбленная, оставившая его после страшного скандала с сжиганием совместно нажитого имущества, пощечинами и полицией, набросил на плечи длинное кожаное пальто с меховой подкладкой. которое купил в Турции на «Грандбазаре» за триста долларов у одного словоохотливого армянина, запахнул его и потопал на рыночную площадь.

Ветер сбил его с ног. Он поскользнулся и чуть было не брякнулся в большую, оледеневшую по краям лужу…

Увидел в луже отражение своего лица — и не узнал его.

По дороге Карл думал об «Эмментале», о том, что можно еще придумать, чтобы ублажить придирчивого шефа и его прекрасную креолку, неожиданно страстно поцеловавшую его во время прошедшего парти… о том, что неплохо было бы познакомиться с креолкой поближе и о том, как этого достичь… перебирал варианты… и остановился на колечке с изумрудом… да, именно с изумрудом… думал и о том, что надо было бы купить новые шнурки к бежевым зимним ботинкам на толстой подошве, потому что старые полиняли и вызывают в нем немотивированную мизантропию и желание сжечь седьмую часть суши напалмом.

Через пять минут Карл был на месте.

Осмотрел рыночную площадь, поискал глазами обувной киоск… но не нашел.

Заметил, что ратушная башня с десятиметровым Роландом украшена синими с косой оранжевой полосой плакатами-приглашениями на выставку Хорста Мюллера, некоторые из которых уже сорвал ветер, рисующего уже тридцать лет исключительно сражающихся друг с другом толстых обнаженных женщин с огромными животами и гигантскими отвислыми до колен грудями, сделавшего на подобных сюжетах — как рассказывали общие друзья — приличные деньги, с которым Карл полгода назад заключил пари на тысячу франков и проиграл, а фотоателье «Прелестная картинка» напротив ратуши почему-то закрыто, наверное ее хозяин, неулыбчивый социал-демократ Крис, все-таки довел свой бизнес до банкротства, хотя он, Карл уже семь лет назад предупреждал его о недопустимости либерализма в ценообразовании, которым человеколюбивый Крис старался нейтрализовать хроническую недоплату своим служащим…

Этот Крис регулярно спускал на скачках все свои прибыли, отчего страдала его семья, состоящая из собаки, матери, жены, тещи и четырех дочерей, с одной из которых, психанутой интроверкой Ирмой у Карла было что-то вроде взаимного платонического влечения, окончившегося абортом.

Каждый раз, когда Крис проигрывал особенно много, он приходил к Карлу, просил его одолжить ему «тысчонок пять», плакал, юродствовал и рассказывал — в сотый раз — историю про то, как богач не помог бедняку, а тот в тот же день повесился, предварительно убив и изнасиловав жену и дочь богача. Карл смешивал ему «Мартини» с «Кока-колой», давал сотню и предлагал продать ателье его шефу, который давно положил на него глаз. Карл любил устанавливать, как он выражался, «перекрестные связи»…

Обувной киоск Карл так и не нашел, а на сырный наткнулся случайно. Выстоял очередь из двух человек, трясясь, скрипя зубами и постанывая от нетерпения — покупка-продажа сыра происходила удивительно медленно, оба покупателя болтали с продавцом без умолку, пробовали различные сорта и жадно обсуждали их достоинства и недостатки.

Купил наконец без проб и дискуссий полкило «Эмменталя». Даже забыл спросить, откуда этот сыр — из Баварии или из Швейцарии.

После покупки перекинулся-таки по-светски с продавцом парой слов. Не мог не позлить стоящего за ним старика, толстяка в цилиндре и с тросточкой из красного дерева, которой тот нервно постукивал по алюминиевому боку киоска.

Купил для себя несколько белых роз, а в ювелирном киоске приценился к колечку с небольшим изумрудом… но не купил, а, согнувшись, как конькобежец, побежал домой, к плите и духовке.

Метрах в трестах от рыночной площади, перед поворотом на свою улицу Карл неожиданно испытал сильнейший припадок страха.

Остановился. Разогнулся.

Его шапочку чуть не сорвал ветер…

Вспотел. Схватился за сердце. Открыл рот как рыба в лодке рыбака.