Под юбкой у фрейлины

«От этих звуков меня затошнило, пришлось бежать в туалет, а когда я вернулась, все было как всегда… стена, граффити, по тротуару собака неслась бездомная, а разбитый фонарь, ну тот, справа, то загорался, то тух. На проводах сидели, как статуи, несколько ворон. Их тени казались мне раскачивающимися великанами. Я долго не могла прийти в себя. Пришлось принять успокоительное. А оно на плод плохо влияет…»

Я тогда успокоил жену и задумался о том, от чего придется отказаться, чтобы купить ведро краски и большую плоскую кисть… Решил сэкономить на обедах.

И, о, радость!

Купил через несколько дней и краску, и кисть, и замазал наконец проклятых обезьян. Теперь у нас из окон было видно только серую стену. Точнее — большой серый прямоугольник на глухой бурой стене.

Невозможно предугадать, откуда придет следующая напасть.

Наши соседи — старуха Никки и два этих оболтуса, Тим и Том — все трое выказали свое недовольство уничтожением граффити перед нашими окнами. В грубой, унизительной для меня и Мери форме. Не перед их носами, заметьте, маячили эти зверюги, а перед нашими. Моим и жены. Какое их дело?

Никки заявила Мери, что «без милых животных и их синекожей красавицы опустела не только стена, но и сама наша жизнь в этом проклятом Богом месте стала еще более скучной, бессмысленной и безнадежной», что «она, конечно, не надеялась на то, что мы, ее новые соседи, люди заведомо чуждые и искусству и тонким метафизическим материям, способны оценить этот маленький живописный шедевр неизвестного мастера… но не ждала, что варварское и не одобренное другими соседями уничтожение произведения искусства произойдет так скоро!»

Мне бы она не посмела подобное сказать… я бы ей ответил, еще как ответил бы. Я могу и пожаловаться! У меня есть связи в известных кругах. Со мной шутки плохи! Чертова ведьма!

Тим и Том, эти вечно торчащие дома бездельники, безработные или вечные студенты — говорят даже, они не просто приятели, а… — устроили мне нечто вроде обструкции. Когда я выходил на лестничную клетку, они уже ждали меня, стояли рядом, оба в одинаковых голубых костюмах с розовыми галстуками и бойскаутскими значками на лацканах, смотрели в потолок и возмущенно мычали. А потом сейчас же доставали краски и кисти и начинали быстро-быстро замазывать серой краской две пестрые картинки на своих измызганных мольбертах. И так — неделю.

Как же я сразу не догадался? Не наши хиппари, а эти фанфароны небось и нарисовали и обезьян, и синюю девушку. Надо было у них разрешение попросить на уничтожение шедевра, объяснить. Ну да ладно, что сделано, то сделано. Зато жена будет спокойна, а мне чертовщина мерещиться перестанет.

Недели через три после уничтожения обезьян началось это…

Распад. Регресс. Падение.

Я вдруг обнаружил в нашей гостиной пепельницу. Полную окурков. Пахли они омерзительно.

Представляете себе? Я целый день работал в нашем бюро, выслушивал длиннющие рассказы этих старых сов, вдов чиновников городской администрации, моих единственных клиенток. Одна рассказала мне в деталях о том, как изменял ей ее муж, раздражительный сенильный старик в брюках с лампасами и шляпе с плюмажем, кавалер каких-то паршивых орденов, которыми наше щедрое отечество награждает знатных взяточников и коррупционеров, почти полностью разграбивших городскую казну за время долгой и безупречной службы. Другая обслюнявила меня подробностями ее разрыва с влиятельным любовником, случайно приходящимся ей родным дядей. Третья рапортовала о своих злоключениях в Таиланде, жара ее, видите ли, замучила, и крылатые тараканы одолели. А местные смуглые мальчуганы так и не захотели, даже после того, как им посулили золотые горы, возлечь на ее прелые телеса… Четвертая вынуждена разорвать с нашей фирмой контракт на трехнедельный круиз по Карибскому морю. Потому что она в последний момент нашла более выгодное предложение. Пятая требует возместить ей моральный ущерб… который она якобы понесла от некрасивого жеста араба в Ливане, который «угрожал ей соковыжималкой, называл ее американской вонючкой и показывал обнаженный зад».

И после всех этих мучений я прихожу домой, надеясь обрести покой и получить мою маленькую капельку счастья… к моей любимой жене, с которой мы тогда как раз собирались вместе перечитать «Приключения Гекельберри Финна», главу про «ангела смерти», и что же я замечаю на столе в гостиной?

Пепельницу, полную окурков. Кто тут курил?

Я, конечно, и виду не подаю… а Мери берет эту пепельницу и опорожняет ее в мусорный мешок, а затем кидает в него еще какой-то мусор… а пепельницу тщательно моет и прячет в шкафчике с посудой.

Значит, у нас дома творится что-то нехорошее.

Ничего я Мери тогда не сказал. Ни об окурках, ни о пепельнице, ни о моих подозрениях. Решил затаиться и наблюдать, что бы ни случилось.

Два-три дня ничего вроде не происходило. Мы жили как обычно, а Гекельберри Финна дочитали до того места, где Гек и Джим отправились по Миссисипи на плоту.

Мери неожиданно сказала: