Под кодовым названием «Эдельвейс»

Кристина не заметила, когда без скрипа открылась дверь кабинета бургомистра. А сам господин Лихан Дауров – возрастом уже за сорок с аккуратной щеточкой усов под горбатым носом, с маслеными, словно навсегда захмелевшими уголками-глазками, уже немного лысоватый, отчего и не снимал высокой кубанки из серой смушки, еще крепкий и жилистый, – неслышно стал на пороге и, покачиваясь, загляделся на красивую девушку. Одет он был в черную длиннополую рубашку с белым рядком мелких пуговиц. Рубашку перепоясывал окованный на концах бронзой тонкий ремешок с длинным кавказским кинжалом в ножнах, украшенных серебром. Под рубашкой выпукло обрисовывался немного сдвинутый с живота в сторону парабеллум.

Сейчас, глядя на эту холодную, как вода горного ручья, и такую же притягательную молодую немку, Лихан Дауров испытывал противоречивое чувство. Он не забыл, как дерзко она отбрила его, когда явилась из комендатуры с запиской об устройстве на работу в одной руке и арапником в другой – для здоровенного пса, который важно ступал возле ее очаровательной ножки. Лихан только крякнул, но все же попытался поддеть:

– С вами все ясно, вы – из фольксдойчев. Знаете немецкий? А вот имеет ли ваш пес соответствующий зипенбух?

Пес уставился на него, а немка очаровательно улыбнулась и очень вежливо ответила:

– О, господин бургомистр! У моего пса такая роскошная родословная, что, если бы он мог общаться, поверьте, он в вашу сторону даже не гавкнул бы…

– Но-но, у меня не шутят! – хмуро изрек бургомистр.

– Яволь! – ответила она, и с того дня Лихан не видел ее улыбки – Кристина замкнулась. У девицы оказался твердый характер! А ведь она нравилась ему – стройная, крепко сбитая, ловкая, с легкой поступью, словно истинная горянка. Сгрести б тебя, девонька, да нельзя – немка… А, чтоб тебя!

– Кристя! – чуть не умолял. – Хватит тебе молодые глаза бумагами мозолить! Давай поглядим лучше, какая сила прет! Глаза радуются… Ишь, добры молодцы с перышками на шапках!

– С перышками? – как-то заинтересовалась Кристина Бергер. – Это не военный знак?

– Это отличие альпийских стрелков из дивизии «Эдельвейс».

– Странное название…

– Почему? Говорят, что в Альпах такой цветок среди белых снегов растет. Теперь «Эдельвейсы» будут собирать букетики на нашей Горе счастья…

– Очень романтичная и чисто военная операция, – с иронией заметила Кристина.

Такой разговор у них возникал не впервые, и каждый раз Даурову не везло. Да и вообще полоса невезения началась с того дня, когда его доставил в этот курортный городок сам «верховный управитель Северного Кавказа» адыгейский князь, генерал белогвардейской «дикой дивизии» у Корнилова, Деникина и Врангеля, родовитый разбойник Султан Гирейклыч. Они прибыли с большим отрядом вышколенных немцами «горцев» из карательного батальона «Бергманн» с бывшим белым генералом Шкуро под его личным черным знаменем, на котором была изображена оскаленная волчья пасть, прибыли с политическим руководителем «национального движения» – обер-лейтенантом Теодором Оберлендером, который, развалясь, сидел в блестящем «хорьхе» вместе с кинооператором, специально прикомандированным из Берлина.

Прыткие «бергманны» быстро согнали на площадь жиденькую толпу, вытолкали вперед испуганных старика и старушку в платочке, вложили в их трясущиеся руки хлеб-соль на рушнике, напомнив на всякий случай о плетках. Застрекотал киноаппарат. Султан Гирейклыч поднялся на стременах и гаркнул:

– Люди! К вам пришла свобода! Вот вам бургомистр из местных – бывший большевистский узник, а ныне глава самоуправления господин Лихан Дауров! Его отец-осетин верой и правдой служил белому царю! Свободно живите, люди, под мудрым руководством фюрера. Слава Гитлеру-освободителю!

Султан Гирейклыч полез целоваться с дедом и бабкой, а заодно и принять уже окаменевшую буханку. А слово взял белогвардеец Шкуро.

– Казаки! – крикнул он в сторону дедов, бабусь и женщин с детьми, в толпе виднелись и надвинутые на самые брови потертые кепки и старые кубанки. – Помните ли вы меня, своего боевого атамана? А? Большевичкам не по вкусу пришлось! Ха-ха! Так позвольте же, господа терские казаки, атаману сказать вам отцовское слово. – Шкуро согнал с лица ухмылку. – Я, наделенный высоким доверием, громко зову всех вас, господа казаки, к оружию и объявляю всеобщий казацкий сполох на Кубани, Куме и Тереке! Вставайте под мое старое знамя «волчьей сотни» все, как встарь, от мала до велика, в ком кипит горячая казацкая кровь. Дружно отзовитесь на мой клич, и мы всем казацким станом докажем великому фюреру-освободителю и храброму немецкому воинству, что мы, казаки, верные друзья и в добрый час, и в лихую годину! А мне бы только с вами до Кавказа добраться. Там меня, старого волка, каждый пес помнит! Ха-ха! Как приеду на белом коне, сразу же весь Кавказ подниму против большевиков. Ну? Кто из вас первый решит записаться в наш казацкий кош на кулеш с салом и чарку доброй горилки?

– Я!