Под кодовым названием «Эдельвейс»

В двери, гулко грохоча подкованными сапогами, входили немецкие автоматчики, а с ними сам герр комендант, худой и длинный, словно жердь, гауптман Функель. Он оглядел помещение быстрым, цепким взглядом и подобострастно дал дорогу другому – плотно сбитому, краснощекому штурмбаннфюреру СС.

Эсэсовец пренебрежительно оттопырил губы, глядя на взбудораженного бургомистра, который торопливо застегивал воротник рубашки, а ногой заталкивал под стол кубанку, свалившуюся с головы во время атаки на Кристину. Лысоватый череп блестел от пота. Эсэсовец искоса взглянул и на Кристину, лицо которой было красным, и что-то тихо сказал коменданту.

Гауптман Функель плохо владел русским языком и посему помогал себе твердым, как гвоздь, указательным пальцем, при каждом слове тыча им в грудь бургомистра.

– Герр штурмбаннфюрер спрашивает: вы хотель баловаться с девочка, да?

– Ну что вы, господа? – ответил тот, побледнев.

– А что сказать девочка? – обратился комендант к Кристине.

Она пожала плечами и с неприкрытым сарказмом обронила:

– Он изволил читать лекцию на тему «Крафт дурх Фройде»[2].

Лихан Дауров ничего не понял и только вернопод-данно пожирал немцев глазами. Функель перевел ее ответ. Плотный эсэсовец оценил шутку – осклабился. Комендант хихикнул.

– О, девочка говориль отшень смешно. Гросдойче шютка! – Однако снова насупился, обращаясь к бургомистру: – Гут! Симпатичные и смешные девочка – отшень карашо. Но потшему занимайсь девочка во время слюжба? Варум?

– Недоразумение вышло, господин герр комендант, – лепетал Лихан. – Она не девочка, она моя секретарша. Служба!.. Вспомнил: ее прислал ко мне ваш заместитель – герр Мюллер…

– Мюллер присылайт? Зер гут! Будем проверяйт!.. А теперь слюшай: ми пришьоль работайт! Арбайтен – шнеллер, шнеллер…

– Прошу господ в мой кабинет! – Лихан наконец догадался склониться в низком поклоне.

В кабинете крепыш штурмбаннфюрер по-хозяйски уселся в единственное кожаное кресло и о чем-то быстро заговорил. Гауптман Функель хмурил брови, когда переводил, ибо лишился возможности преодолевать языковые трудности с помощью пальца:

– Господин штурмбаннфюрер герр Хейниш ест натшальник СД на наш регион. Он спрашивай: потшему нет порядок? Орднунг ист орднунг![3] Потшему бургомистрат без переводшик? Потшему я вас дольжен переводиль? Потшему никто не научиль себя шпрехен зи дойч?

– Айн момент! – подхватился Лихан и кинулся к дверям, распахнул их и позвал: – Фрейлейн Бергер!

– Фрейлейн? – удивленно поднял брови эсэсовец. – Варум?

– Она фольксдойче, – брякнул Лихан и одернул рубашку.

Кристина Бергер вошла спокойно, уже приведя себя в порядок. Штурмбаннфюрер с любопытством глянул на нее, на ее роскошные светлые волосы, старательно уложенные локонами, большие голубые глаза, сочно рдеющие – без краски – губы, на всю ее ладную и гибкую фигуру. Скромный темно-синий костюм в обтяжку с подчеркнуто ровными плечиками и белоснежная блузка еще больше оттеняли яркую красу.

– Вам к лицу был бы черный цвет, – заметил Хейниш.

– Благодарю, господин штурмбаннфюрер, если это комплимент, – непринужденно ответила Кристина по-немецки с едва заметным акцентом.

– Да, это комплимент. Но учтите, фрейлейн, мои комплименты имеют чисто практическое значение, – Хейниш явно на что-то намекал. На что? Неужели на черную эсэсовскую форму? Для скромной девушки это было бы высшим служебным достижением.

– А вы действительно неплохо владеете немецким?

– Это мой родной язык, господин штурмбаннфюрер. Кровь и земля родины уверенно и звучно взывают к немцам по всему миру.

– Прекрасно, фрейлейн! Однако – к делу. Спросите-ка эту грязную свинью…

И фрейлейн Бергер спросила, старательно копируя языковые обороты и металлические интонации штурмбаннфюрера:

– Ты, свинья! Этой ночью убиты офицер и двое солдат вермахта. Схвачены ли бандиты? Почему спит полиция?

Дауров только растерянно моргал, глядя на нее, сбитый с толку этим неожиданным превращением. А ведь была тихая да послушная…

– Молчишь, мерзавец? Может, и сам содействуешь бандитам?

– Гут! – оценил Функель. – Классический перевод!

– Ну чего ж ты онемел. Отвечай господам немецким офицерам! – наседала неумолимая Кристина.

– Зеп гут! – цвел Функель.

Лихан Дауров, запинаясь на каждом слове, пролепетал:

– Меры приняты… Бандиты схвачены… Потом сбежали…

– Сбежали?! Самому захотелось на виселицу, дерьмо?

– Позвольте, я позову моего заместителя, – бормотал вконец обалделый бургомистр. – Тот в курсе… Детально…

Он вылетел из кабинета и уже через минуту возвратился с человеком среднего роста, средних лет, с ничем не приметным лицом и блеклыми глазами.

– Боже мой! – воскликнул штурмбаннфюрер. – Это не магистрат, а какая-то удивительная кунсткамера унтерменшей!

– Вот он! – доложил бургомистр. – Михальский… Он знает!

– Фохусапши, господа! – Михальский приложил к груди правую руку и склонил голову.

– Что он несет? – изумился Функель.

– Это очень специфическое местное приветствие, – пояснила фрейлейн Бергер, – точного перевода не существует.

– А как же его все-таки понимать?