Хорош бы он был, если бы до сих пор сидел на ее шее! За последнюю пару лет Лука успел побыть полотером в трактире, посыльным в мотеле и потрошителем ржавых барж в дальних доках, пока несколько месяцев назад не пришел на слом. Поначалу Йоана донимала уговорами: «Не голодаем же, успеешь еще руки намозолить! Ладно бы бездарь, а то ведь светлая голова!» Лука отмалчивался, зная: после той истории с Петером в школу он не вернется, — и гнул свою линию. Не маленький уже, пора на хлеб самому зарабатывать. В конце дневной смены всем рабочим выдают талоны на еду, можно принять горячий душ, да еще и обедом накормят. Не королевская трапеза, конечно — картофельная или гороховая размазня с соевым брикетом, но зато дна хлебной корзины еще никто не видел. При мысли об обеде Лука ощутил в животе привычную тянущую пустоту. Есть хотелось всегда, сколько он себя помнил. Йоана даже смеялась: тощий, как спица, куда только все проваливается. Сама-то она до болезни была дородной, округлой, как румяная сдоба, хотя Лука не мог припомнить, чтобы она когда-нибудь накладывала себе полную порцию — так, что-то на бегу перехватывала, торопясь на смену.
Два коротких свистка — перерыв окончен. Лука обернулся, услышав пронзительный вскрик, обрывок которого принес порыв ветра. Огляделся по сторонам: бригада размеренно, монотонно складывала серые обломки в тачки. Он бросил вопросительный взгляд на Флика, но приятель лишь недоуменно пожал плечами и бросил в тачку кусок бетона.
С Фликом они в последнее время стали неразлучны. Вообще здесь, на сломе, все ребята подобрались нормальные, без гнильцы. Когда тащишь с кем-то в паре носилки с инструментом пятьдесят пролетов без остановки, многое узнаешь о человеке, хотя сил и дыхания на разговоры не хватает.
Флик — это, конечно, не настоящее имя. На ID-карте значится что-то до невозможности витиеватое, на арабский манер. Но на сломе его второе имя — Фалих — быстро переиначили. Прозвище, которое на нидриге значило «муха», и это вынужден был признать сам Флик, чрезвычайно ему шло: невысокий, чернявый, юркий, он умудрялся находиться в сотне мест разом и никогда не унывал.
Лука любил бывать дома у Флика, где собиралась большая, шумная семья и плыл одуряющий аромат горячего острого карри. Лука не сразу запомнил до нелепости созвучные имена старших сестер приятеля — темноглазых, застенчивых, с длинными черными косами, которые ни разу при нем и полслова не сказали, только перешептывались и прыскали. Из комнаты в комнату сновали бесчисленные близкие и дальние родственники, соседи, чужая чумазая ребятня — кажется, никто во всем квартале и не думал запирать двери. Лука, который, сколько себя помнил, привык быть сам по себе, потому что Йоана вечно пропадала в клинике, странным образом чувствовал здесь себя как дома.
Во время обеденного перерыва к их бригаде подошел Шлак.
— Сегодня на демонтажной площадке произошел несчастный случай, — негромко, но отчетливо проговаривая каждое слово, сказал он. — Паренек из бригады подрывников — кажется, его звали Хьюго — сорвался с высоты и разбился. В очередной раз обращаю внимание на необходимость соблюдения правил безопасности. Проведите внеплановый инструктаж, — обратился он к старшему, Кирку, обведя всех тяжелым взглядом. — А ты, парень, как там тебя?.. Снежинка?
Когда Шлак произнес издевательское прозвище, которым наградил его Хьюго из-за светлых, почти белых волос, Лука мучительно покраснел.
— Лука, господин Шлак.
— Что ж, запомню. В моей бригаде освободилось место подрывника. Ты можешь его занять.
— Спасибо, господин Шлак. Я доволен своим местом.
— Подумай до завтра. Дважды не предлагаю, — кивнув на прощанье, Шлак отошел.
— Ты голова-теряй? — зашипел, вцепившись в рукав Луки, ошарашенный Флик. — Это же шанс! Паек — сам-три, руки кровь-рви-нет, спина боль-гни-нет. Беда-забудь, иди-свисти.
— Флик, потом, — оборвал его Лука. — Жуй-молчи.
Приятель уткнулся носом в тарелку и засопел, но его обида, как уже не раз убеждался Лука, редко длилась долго. Вот и сейчас он, привалившись к его плечу, зашептал с заговорщицким видом.
— Ты-ночь-как?
— Вообще я выспаться надеялся. В последние пару месяцев всякая ерунда снится, сил уже нет. А что?
— Слушай, дело есть. Ящики-таскай — десятка-держи. Брат-зови, обман-нет.
— Брат? — переспросил Лука. Он помнил, что при первом знакомстве Флик хвастливо сообщил, что он — единственный сын, которого бог даровал родителям после восьми глупых и бестолковых дочерей.
— Дальний брат, по крови матери.
Лука вспомнил, как пару дней назад, когда все расходились после смены, рядом с ними резко опустилось аэротакси, которое в этом районе увидишь не часто. Стекло медленно опустилось. Хорошо одетый господин поманил Флика пухлым пальцем, на котором сверкал золотой перстень с крупным зеленым камнем. Тот подбежал и быстро забормотал что-то, склонившись в поклоне, как перед наследным принцем. Лука мысленно усмехнулся, глядя на этот спектакль, и поймал себя на том, что испытывает странную, необъяснимую неприязнь к богатому родственнику друга.