Под кожей

— Она здорово серчает, — признал он с таким видом, точно произносит это впервые, да и то по принуждению. — И как пить дать, мне задницу оторвет.

— Вы не думали порвать с ней?

Широкая улыбка словно разрезала его лицо на две части.

— Хорошую девочку найти нелегко, — едва шевеля губами, сообщил он — таким тоном, точно виновата в этом Иссерли.

— И все же, если она вас не любит… — настаивала та. — Ну например, станет она тревожиться за вас, если вы к ней сегодня не приедете? Попытается вас разыскать?

Он вздохнул — длинно, хрипло, с бесконечной усталостью — и сказал.

— Деньги мои ее устраивают. Да, плюс, у меня в легких рак. Рак легких, как говорится. Я ничего не чувствую, но доктора говорят: есть он там. Так что я, может, долго и не протяну, понимаете? И тогда зачем же выпускать птичку, которая уже в руках, а? Понимаете?

— М-м-м, — неопределенно отозвалась Иссерли. — Да, я вас понимаю.

Мимо пронесся еще один знак, сообщавший водителям о близости станции обслуживания, однако лесоруб снова приник к спинке сиденья, бормоча:

— Пять минут. Всего только пять минут.

И заснул, тихо похрапывая, наполняя воздух ароматом пива.

Иссерли взглянула на него. Он сидел, поникнув, — голова покачивается на подголовнике, жесткие губы приоткрыты, налитые кровью глаза спрятаны под веками. Выглядел он так, точно уже получил дозу икпатуа.

Иссерли ехала в звуконепроницаемой тьме и размышляла, взвешивая все «за» и «против».

«За». О пьянстве лесоруба и вечном его недосыпе несомненно осведомлены все, кто его знает; никто не удивится, если он не объявится там, где, предположительно, должен объявиться. Машину найдут полной пустых пивных банок на прометенной ветром дороге, вьющейся между двумя горными хребтами, и все решат, что ее водитель убрел с пьяных глаз в пространство, полное болот и обрывов. Полиция, разумеется, проведет поиски тела, однако с самого начала будет считать, что ничего не найдет.

«Против». Лесоруб не здоров: легкие его, как сам он признался, поражены раком. Иссерли постаралась зримо представить себе, как это выглядит, — кто-то вскрывает тело лесоруба и получает прямо в лицо струю зловонной черной жижи, состоящей из горелой табачной смолы и скисшей мокроты. Впрочем, Иссерли подозревала, что эта омерзительная фантазия основывается на отвращении, которое она испытывает при мысли о наполнении легких дымом тлеющего трута, и никакого отношения к раку, каков он есть на самом деле, не имеет.

Иссерли нахмурилась, пытаясь вспомнить то, что читала о нем. Она знала, что рак каким-то образом связан с выходом из-под контроля процесса воспроизведения клеток… с разрастанием мутантов. Означает ли это, что в груди ее пассажира с трудом умещаются аномально огромные легкие? Ей не хотелось создавать сложности для работающих на ферме людей.

А с другой стороны, ну большие легкие, даже слишком большие, ну и что? Никто на них и внимания-то не обратит.

Но еще с одной стороны, как-то неудобно привозить на ферму водселя, зная, что он болен. Не то чтобы кто-то когда-то объяснял ей в подробностях, чем это нехорошо, однако… существует же такая вещь как внутреннее нравственное чувство.

Лесоруб бормотал во сне, с вялых губ его срывалось что-то вроде «ч-ш-ш, ч-ш-ш, ч-ш-ш», словно он животное успокаивал.

Иссерли взглянула на панельные часы. Прошло больше пяти минут, намного больше. Она глубоко вздохнула, откинулась на сиденье и сосредоточилась на дороге.

Час примерно спустя машина обогнула Тейн и выехала на развязку Дорнохского моста. Поразительно, погода здесь настолько отличалось от встреченной Иссерли в начале дня на Кессокском мосту, что ей казалось, будто она попала на другую планету. В черной как смоль темноте сияли неоновые полоски подпорной стены, и сама развязка призрачно светилась в безветренной, лишенной автомобилей тиши. Иссерли въехала на круто уходящую вверх спираль, бросила взгляд на лесоруба: не разбудил ли его яркий свет. Он даже не шелохнулся.

Неторопливо кружа высоко над землей, машина Иссерли описала большую дугу в казавшемся нереальным бетонном лабиринте. Строение это отличалось такой уродливостью, что его можно было принять за внутреннюю часть Новых Плантаций, мешало лишь открытое небо над головой. Иссерли повернула, чтобы не пересечь Дорнох-Ферт, налево и начала отлого спускаться в лиственную мглу. Включенные на полную фары машины вырвали из темноты бок притулившегося внизу «Зала Царства Свидетелей Иеговы», а затем проложили себе дорогу через Тарлоджский лес.

Удивительно, но тут-то лесоруб и заерзал во сне: безжалостный свет развязки никак на него не подействовал, а вот обступивший узкую дорогу лес он, несмотря на темноту, почувствовал.