Под крыльями Босфор

А мы крутимся в правом вираже.

– Малый газ! – командую Смолину.

Инженер тянет на себя рычаги управления дроссельными заслонками и не спускает глаз с указателей оборотов.

Правую педаль в пол и штурвал от себя! Вот сейчас и проверим, достаточно ли надёжные самолёты клепает Сикорский!

Всё! Неба не видно! Почти переворот со снижением! Во всех окнах белая в чёрных подпалинах земля. Сыпется на лицо с перевернувшегося пола непонятно откуда взявшийся мусор, виснет пылью в кабине. На какое-то мгновение зависаем в невесомости, падаем и падаем вниз, скользим-плывём в потоке! Краем глаза вижу, как медленно-медленно крутится винт второго мотора. И только одна мысль стучится в голове (все остальные, похоже, тоже «зависли») – лишь бы топливные насосы не хлебнули воздуха!

Медлить нельзя – скорость-то растёт! Начинаю плавно выходить из снижения, одновременно доворачивая машину носом на эшелон и станцию. Нет, не из пикирования, как бы мне не хотелось, а именно из снижения. Всё-таки угол у нас не такой уж критичный. И до такой степени рисковать людьми и машиной я не стал. Зато противник ну никак не ожидал от нас такого резкого фортеля и на какой-то миг растерялся, дал возможность оторваться.

А мы этот шанс использовали на все сто. И сейчас все самолёты с крестами не лезут к нам со всех сторон, а висят у нас на хвосте вытянутой стайкой. То, что нужно! Ну, Миша с «Максимом», твой выход!

И высота у нас уже на целую тысячу метров меньше – потеряли за время снижения. И самолёт потихонечку уменьшает угол, выползает из затянувшегося снижения, кряхтит от натуги фанерной обшивкой, скрипит тросами и балками лонжеронов. А я короткими движениями штурвала на себя постепенно вывожу машину в горизонт и не свожу глаз с левых нижних плоскостей. Выдержали бы они… Так, по прогибу, и ориентируюсь. Класс, правда?

Ну а если уж совсем честным быть, то перегрузка не такая уж и большая. Больше всего опасался за моторы. Всё-таки в момент ввода она (перегрузка) в какой-то момент была отрицательная. Но нам повезло, двигатели продолжают работать. Похоже, или молодёжь у нас на заводе в моторном цеху толковая работает, или мы совсем недолго на критических режимах находились. А скорее всего, и то, и другое вместе…

На выходе теряем ещё около трёхсот метров высоты, зато и скорость соответственно тоже уменьшилась. Даже машина вздохнула с облегчением, вышла в горизонтальный полёт, начала потихоньку нос задирать. И угол атаки пошёл вверх. Можно и обороты моторам добавить. Открываем люки, готовимся к сбросу смеси. А в кабине начинает тарахтеть и захлёбывается кормовой пулемёт Лебедева, давится очередью. Как не вовремя!

Оглядываться и хоть как-то реагировать на затык нет возможности – всё внимание на лакомую цель. Заходим на неё «с хвоста». Штурман приник к прицелу, в одной руке расчётчик, в другой карандаш, губы шевелятся, кривятся – что-то выговаривает сам себе.

Не отрываясь от прицела даёт мне команду отмашкой в нужную сторону левой ладонью и тут же показывает на пальцах, на сколько градусов довернуть. Потом спохватывается и дублирует команду голосом. Слетались мы экипажем, с полузнака-полужеста друг друга начинаем понимать…

Встаю на боевой, замираю на курсе. И только сейчас осознаю, что кормовой пулемёт вновь продолжает свою песню. Только уже другим голосом, не «Максимовским». «Мадсен» подключился.

– Готовность! – и штурман поднимает руку.

– Сброс! – падает вниз ладонь.

И я дублирую команду, ору во весь голос, перекрикивая и рёв моторов, и грохот пулемёта за спиной.

Оглядывается назад Смолин, сидит в таком положении какое-то время. Уходят бочки.

– Есть накрытие! – довольный доклад штурмана проливается елеем на сердце.

– Бомбы сброшены! – повторяет доклад инженер (невозмутимо, как всегда), разворачивается, смотрит на меня и поправляется. – Бочки сброшены.

Закрываем люки и начинаем виражить в попытках «сбросить» хвост. Без груза совсем другое дело! Можно и повертеться. Только вот что-то противника у нас прибавилось! Пора удирать-уходить…

А уходить некуда. Зажали со всех сторон, даже сверху придавили. В грузовой кабине светлые лучики из пулевых пробоин солнечными нитями паутину плетут – продырявили нам аппарат крестовые.

Чихнул четвёртый мотор, задымил, полетели щепки из расколотого удачной очередью противника винта – пришлось экстренно выключать двигатель. Вибрация-то сразу пошла такая, что челюсть нижнюю не удержать было. Огненной вспышкой окутался подобравшийся слишком близко очередной «Альбатрос», скрылся где-то за нашим хвостом. И отшатнулись в разные стороны вражеские самолёты. Отошли, отступили словно по команде, но не отстали, держатся в отдалении. Да сколько же у них топлива? Глянул на часы, а времени-то прошло всего ничего, от силы минут двенадцать-пятнадцать с начала боя.

– Связь с Брусиловым есть? – кричу за спину и тут же получаю утвердительный ответ. – Передавай. В полосе пролёта наблюдаем значительное скопление живой силы и артиллерии противника. Железнодорожная станция забита составами. Ведём воздушный бой с немецкими самолётами. Штурман, дай ему координаты места!