Под крылом дракона

Теперь я знаю, что чувствует муха, спеленатая липкой сетью паутины, будучи еще живой, когда паук вонзает в нее ребристые жвала и высасывает жизненные соки, постепенно растворяя в себе.

Лед тысячами игл проник под мою кожу — приморозил кровь к стенкам сосудов, остановил сердце, вырывал последние капли дыхания из заиндевевших легких…

Черная глыба льда, странное существо — не живое, но со своей волей и разумом. Сейчас оно полностью подчинило меня, впитало в себя, будто губка, лужицу растекшихся чернил.

Отголоски страха еще робко покалывали уголки сознания, но вскоре не осталось ни страха, ни самого сознания вовсе…

Меня не стало.

Не стало девочки Кати, все еще мнившей себя ребенком и до сих пор не научившейся быть девушкой.

Не стало забавного бесполого существа по имени Лис, совмещавшего в себе все излюбленные детские образы — от Карлсона до Питера Пенх.

Остался лишь лед — чернее самой тьмы.

Растворившись в нем, я почувствовала несказанное облегчение: не нужно было никуда спешить, ни о чем думать и беспокоиться. Все человеческие эмоции, доселе разрывавшие тело, казались теперь далекими, как эхо отшумевшей грозы.

Я — лед. Мне тысячи лет, и основы мироздания держатся на моем крепком холодном остове. Ничто не способно противиться мне. Ничто не способно разрушить меня. Рано или поздно я поглощу все, ибо так сказано в Предначертанном…

Тонкая, едва заметная трещина юркой змейкой скользнула по неровной поверхности. Что-то шло не так. Что-то волновало и колебало эту, казалось бы, нерушимую глыбу…

Я снова стала собой — тело, вмороженное в лед, конечно, не освободилось, но сознание забилось, как узник в колодках, закричало истошно — казалось, мозг выворачивается наизнанку, заставляя кривиться от боли и ужаса.

Перед глазами безумным калейдоскопом заплясали картинки.

До чего же странно, когда члены скованы нестерпимым холодом, а видения — полны огня…

Огонь повсюду.

Куда ни кинь взгляд — колеблется алая зыбь.

Струя пламени сметает громоздкое деревянное строение, будто карточный домик. Рушатся горящие балки, вздымаются в воздух густые жирные клубы дыма и фейерверки искр.

Я слышу крики — кто-то остался там, под обломками.

Это не вызывает во мне ни жалости, ни сочувствия… Не уверена, что вообще знаю о таких эмоциях. Сейчас грудь распирает ярость — именно она зарождает в сильных, раздутых легких новый поток пламени. С ликующим ревом выдыхаю его, очерчивая гигантский полукруг. Крики — то зверино-хриплые, то тонкие, птичьи — исполнены страхом и болью, они ласкают мой слух, подобно звукам эльфийской лютни.

Я бью крыльями, взмываю над пожарищем — высоко, чтобы бушующая внизу геенна не затянула меня внутрь.

Я ликую. Я хохочу, хотя это невозможно драконьей пастью, поэтому звуки, вырывающиеся вместе с остатками пламени из глотки, больше похожи на рев боевых ардосских труб.

Замечаю, как черные точки снуют по земле — это человеческие отродья, словно термиты бегут от своего горящего гнезда.

Вам не скрыться от меня, жалкие насекомые… Никому не будет пощады! Ибо нет вам прощения. Ни родителям — за бесславие, ни братьям — за слабость, ни детям — за то, что посмели явиться из людской утробы… Я уничтожу всех! И успокоюсь лишь тогда, когда последний человеческий выродок превратится в пепел и удобрит истерзанную вами землю!

Пикирую вниз, с наслаждением ощущая, как зарождается в глотке огненный шар…

Нет… Не надо… Нет!