Под крылом ворона

Она открыла ему почти сразу. Чёрное облегающее платье, высокие тонкие гольфы, в волосах — золотистые украшения в виде змей. Где-то в глубине её квартиры лилась мелодичная музыка, пахло лекарственными травами и чем-то резким, как от лечебных мазей. Дочь своего отца.

Эндрю не знал, подался ли он вперёд к ней первый, или только следовал за её движениями, когда взял её лицо в свои руки и поцеловал, ощущая на губах едва заметную горечь. Куда лучше всех грёз, и почти так же притягательно.

И опасно — где-то на задворках мелькнула эта мысль, но быстро развеялась.

В какой-то миг Эндрю прижал Сильвию спиной к стене и поднял её руки вверх, его руки держали крепко, а взгляд блуждал по всем изгибам тела.

— Я могу остановиться прямо сейчас.

— Нет! Не надо.

Он отпустил её, чтобы стянуть с себя мешающую кофту. Их руки шарили друг по другу, Сильвия лихорадочно возилась с ремнём его джинсов, пока он нащупывал собачку молнии на её платье.

Вздрогнул, не сдержав судорожный вздох, когда Сильвия просунула ладошку в наконец расстегнутую ширинку, а сам с наслаждением провёл по её груди. Казалось, не было тех болезненных дней с бессонными ночами, когда сердце ныло от тоски. Она была сейчас здесь, тёплая и податливая его движениям, проводила пальцами по рёбрам, окутывала собственным запахом и желанием.

Она потянула его за собой, и Эндрю стоило усилия воли не остановить её в прихожей, прямо там, но он последовал за ней, не отрывая взгляда от стройных бёдер и обнаженной спины, не перетянутой линией лифчика, только в мелких родинках.

Он успел заметить, как в комнате мерцали свечи, которые так любила Сильвия, прежде, чем рухнуть вместе с ней на кровать, сбивая с себя джинсы, как ненужную преграду для прикосновений. Эндрю хотел чувствовать её всю — нежную кожу, кончик языка, потяжелевшую от его умелых ласк грудь, как и она — его.

Когда целовала его и извивалась змеёй, вдыхая разгоряченный между ними воздух.

Когда направляла его руки по своим бёдрам, выгибаясь навстречу.

Когда позволяла водить восьмёрки в ложбинке между груди, трепетно касаться тонких ключиц.

Сейчас Эндрю действительно ощущал себя ураганом, созданным из желания любви, из страсти и чувств, плененным каждым движением гибкого тела под собой, беспорядком, в котором волосы рассыпались по плечам Сильвии.

Отдавался наслаждению, которое она приносила ему, и сам хотел стать наслаждением для неё. Мир вздымался и опускался вокруг, как океан, а они переплетались телами, ошалевшие друг от друга. Как возлюбленные, которые встретились после долгой разлуки.

По крайней мере, так казалось самому Эндрю, когда он вошёл в неё одним движением, вызвав громкий стон наслаждения. Сильвия пьянила и увлекала, проникала ощущениями, как медленный яд — или все лучшие грёзы.

Самообладание покинуло его, когда почувствовал дрожь её тела, и, казалось, их тела расплавились и слились в одно, и перестали быть отдельно друг от друга, достигнув края бездны.

Молчание обволакивало их обоих, давая время прийти в себя. Эндрю лениво ощутил, как её ладонь легла ему на сердце, а ноги всё ещё переплетены с его бёдрами. Ему не хотелось ни говорить, ни куда-то двигаться, но голос Сильвии подействовал, как хороший холодный душ:

— А теперь, может, всё-таки поговорим о делах?

Он перевёл на неё взгляд, полный недоумения. Она ускользала от него. Только что перед ним была женщина, желавшая его, а теперь вернувшая деловитый тон. И горечь обожгла изнутри — зря он поддался порыву. Всё это зря.

«Она не любит тебя».

Жаль, у него нет умения закрывать эмоции, как у Кристофера.

И всё-таки Эндрю поднялся и стал торопливо одеваться, стараясь не смотреть на плавные изгибы тела, которые могли легко пробудить желание снова.

— Только не здесь. У тебя ещё есть та кофе-машина, которая варит отличный капучино?

— Да.

Он заметил усмешку на её лице, но предпочёл не обращать внимания, и вышел из отгороженной части студии, которая отведена под спальню. Вряд ли разговор будет простым.

Глава 10

Кристофер никогда не отличался сентиментальностью и уж тем более какими-либо сомнениями. В колдовстве, как и в бизнесе, любая нерешительность могла стать фатальной ошибкой, как и необдуманные действия. Кристофер не прощал себе ни того, ни другого.

И поэтому сам удивился, когда понял, что приехал к кладбищу, на котором похоронен отец. Дворники монотонно сметали по лобовому стеклу струи дождя, снаружи машины сырел ноябрь, но Кристофер всё-таки заглушил мотор и несколько секунд сидел в тишине и мраке салона, в котором всегда витал едва уловимый аромат духов Мари. Пожалуй, один из немногих запахов, которые он отличал — только чужие эмоции он ощущал всегда в полной мере и помнил, как тонул в них.

Как мешалось чужое счастье с тяжёлой утратой, а он сам, казалось, не чувствовал ничего, и от этого сам себе казался пустым. Сосудом для ощущений чужаков, которые проходили мимо, едва обращая внимания на застывшего мальчика.

Тогда он думал, что самое простой способ — заглушить любые эмоции.