Под крылом ворона

В отцовской библиотеке, в которую он часто пробирался, чтобы усесться в громадном вычурном кресле, с резными ручками и впитавшимся запахом сигар, Кристофер отыскал заклинание, которое по неопытности принял за чудесное средство от того, чтобы закрыться ото всех. В описании говорилось: «вы не будете ничего чувствовать, только покой и безмятежность». На другую часть Кристофер не обратил внимания.

«Время действия — от двух до трех часов. После этого рекомендуем уединиться, чтобы переждать постэффект».

Кристофер забрался на чердак дома в одиночестве, считая, что он должен справиться сам, и нечего беспокоить брата или сестру. Когда всё получилось, он расслабленно откинулся на шершавые доски пола, руки звёздочкой, и улыбался — даже далёкое эхо тревог и волнений других отступили. Как опьяненный, Кристофер поднялся и спустился вниз, а потом вышел на улицу в поисках других. Колдовство текло внутри него, наполняло так приятно, как мягкая пена, в тот момент он чувствовал небывалую легкость и свободу.

Пока всё не развеялось, а изнутри не хлестнула тоска, медленно сменяясь настоящим и полным равнодушием. Кристофер хотел испугаться, но не мог — ему всё было безразлично. Потом, когда Мари спрашивала, каково это — он не мог описать. Никак, ничего. Скажи ему убить отца или сестру — и Кристофер бы сделал. Исчезло вообще всё, даже понимание неправильности.

Эндрю тогда испугался — Кристофер видел страх в распахнутых от изумления глазах брата, растерянность Мари. Названия эмоций, но не они сами, физические реакции механизма, выявлял их, как сканер.

Когда приехал отец, то застал всех троих в гостиной, молчаливых и хмурых. Мама скользнула к ним, как была, в элегантном пальто и вечернем платье, подошла по очереди к каждому из них, касаясь невесомо висков и плеч.

— Такое заклинание используется в особых случаях. И никогда в одиночку, надо, чтобы кто-то был рядом, — Кристофер различил укор.

— Со мной всё хорошо.

— О, нет, Кристофер. Поговорим об этом завтра утром.

Первыми эмоциями, которые он ощутил, были не его собственные — а брата и сестры, обрадованные, что его взгляд перестал походить на мёртвый и равнодушный. Возможно, тогда он и понял, что если снова перестанет понимать собственные чувства, всегда может ориентироваться на Мари и Эндрю.

Мари никогда ему не позволяла забыть, где его собственные эмоции, а где чужие.

Как и спустя несколько дней со смерти отца, когда Кристофер сидел в одиночестве в темноте их квартиры, без сна, вслушиваясь в тихую музыку брата с альбома.

Тогда ему казалось, он снова применил то заклинание, потому что не мог ничего почувствовать, не ощущал горя, как должен был, только отрешенность, может, так привыкнув к тому, чтобы скрывать чувства внутри.

— Так не должно быть, — прошептал он, когда Мари вышла из своей спальни. — Может ли горе быть никаким?

Она подошла едва слышно и потянула его за руку, чтобы он поднялся с дивана. Провела кончиками пальцев по рубашке, казалось, — прямо по рёбрам, вверх до сердца, которое билось под её ладонью. Кристофер, не отрываясь, смотрел в её глаза, полные сострадания и собственной горечи.

— Горе может быть и таким сильным, что от него мертвеешь. Но вот здесь… в сплетениях корней дерева спрятано твоё настоящее сердце, чувствуешь? И оно бьётся, живое, полное твоих эмоций.

Мари взяла его ладонь и положила на собственное сердце, с такими же мерными ударами, и Кристофер позволил погрузиться в её эмоции, чтобы убедиться — он может ощущать, он не омертвел совсем. И там, среди прочего, он ощутил нечто такое, от чего сам растерялся.

Пронзительную любовь и желание его близости, так схожие с теми, что он прятал в себе.

Они стояли так близко, что их дыхание касалось кожи друг друга, окутанные биением сердец друг друга, погружением в собственные бездны, в которых не осталось места тайнам и скрытности.

Для Кристофера Мари была кем-то большим, чем сестра, но он не мог даже дать названия этому чувству. Только знал, что готов ради неё убивать и возносить дары. Это была она, кто первая потянулась к нему.

Кристофер отстранился.

— Мари, так нельзя. Я не могу.

— Не отталкивай меня.

— Ты уверена, что этого хочешь?

— Да.

Это было как продолжение близости, всех их таинств, когда они слизывали кровь с пальцев друг друга в ночном лесу, когда делились болью или разочарованиями, утешением после чужих смертей. Ведьма видений, колдун чужих чувств. Но он никогда не хотел утягивать её в собственные эгоистичные желания.

Так нельзя, так неправильно — о да, Кристофер прекрасно это понимал.

Только Мари действительно не сомневалась, будто отпуская себя.

Когда он ответил на её осторожный поцелуй, едва сдержал вздох. Удовольствие на грани запрета, желание касаться и отдавать то, что она сама приносила в его отвердевшее сердце. Кристофер ещё давал возможность отступить — каждому из них, пока гладил ладонями её тело сквозь ткань, находил обнаженные полоски кожи и проводил по ним со всей нежностью, на которую был способен.