Под крылом земля

— Для вас, конечно, не секрет, что при посадке самолета наибольшую нагрузку испытывают шасси. — Он нарисовал стойку, на которой крепится колесо и складывающийся подкос. — Очень важно не допускать перегрузок на подкос. Сделать это нетрудно. Надо всего-навсего в точности выполнять наставления. — Он посмотрел на меня. — Вы здесь, Простин, не при чем, — и я понял, что речь пойдет о моем механике. — Нельзя заливать в стойку жидкости больше, чем требуется. Нельзя при заливке пользоваться грязным шлангом: этой грязью забиваются отверстия в поршне, через которые идет жидкость при работе стойки. Нельзя допускать, чтобы давление в пневматике было выше нормы. На самолетах, механики которых забывают об этих «нельзя», амортизация становится жесткой, она не способна поглотить усилия, которые при взлете и посадке сжимают задний подкос. Подкос деформирует или разрушается, что, собственно, произошло на вашей машине.

— Что-нибудь случилось? — испуганно воскликнула Нонна Павловна.

«Случилось!» — сказал я себе, ошеломленный.

XIV

На комсомольском собрании, где разбиралось дело Мокрушина, я сидел, как побитый. Да, создать передовой комсомольский экипаж мне не удалось. Мокрушина командование перевело в мотористы.

Я нащупал в кармане письмо от старинного дружка Володьки Баринова и еще раз прочитал его. Володька недавно окончил пехотное офицерское училище. «В моем распоряжении взвод — двадцать гавриков, и за мной они готовы в огонь и воду», — писал он. А я и с тремя человеками не могу сговориться… И ведь я думал, что нашел общий язык с подчиненными, что они увидели во мне командира.

Почему же Мокрушин допустил аварию самолета? Может быть, не надо было так безудержно хвалить его, когда он первым снял поддон на моторе и изобрел новый кран запуска?.. Да, не надо! Он зазнался после этого.

Многое напортил и Одинцов. Ведь он, безоговорочно отклонив идею Мокрушина, даже не предложил ему усовершенствовать конструкцию крана запуска. Ясно, что Мокрушин не мог смириться с таким заключением и очень недоверчиво отнесся к словам Одинцова. «Кран нужен на самолете, инженер губит ценное дело», — твердил он.

С безрассудным упрямством Мокрушин стал отстаивать свое детище, а к инженеру проникся глубочайшей неприязнью. Однажды он умышленно не выполнил его приказ, в другой раз нарушил правила инженерно-технической службы. Одинцов наложил на Мокрушина взыскание, но это лишь еще больше ожесточило механика.

Вот когда нужно было встревожиться. А мы, комсомольцы, проморгали.

…Лерман доложил о проступке Мокрушина.

— Бюро решило объявить комсомольцу Мокрушину строгий выговор.

По рядам пронесся шумок.

— Первое слово, я думаю, предоставим виновнику, — сказал Лерман, передернув плечами. Лицо его было непримиримо строгим.

Комсомольцы закрутили головами, отыскивая Мокрушина. Он, ссутулясь, сидел в заднем ряду и глядел в одну точку. Поднялся он неохотно, стоял, так и не выпрямившись, не поднимая головы, точно его кто тянул вниз.

— Попросим выйти к трибуне! — выкрикнули из передних рядов.

— А мне и отсюда нечего говорить. — Мокрушин облизал пересохшие губы, поскреб обкусанным ногтем спинку стула. — Сами знаете, что получилось… Что ж… пусть виноват…

— Виноватых бьют, — сказал приглашенный, на собрание командир звена Сливко.

— Пожалуйста, бейте! — резко ответил Мокрушин и сел.

Слово взял Сливко.

— В общем, так, товарищи комсомольцы, либеральничали вы с Мокрушиным. Сегодня, понимаешь ли, он может на послеполетный разбор не прийти, завтра на материальную часть, а послезавтра вообще о службе забудет. Да так и получилось! Он, видите ли, изобретает перпетуум-мобиле…

— Не перпетуум-мобиле, а новый запуск мотора, — громко крикнул я.

— Вам дадут слово, — заметил Сливко. — Некоторые комсомольцы взяли под защиту Мокрушина. — Он звучно отпил из стакана воду и повернулся в мою сторону. — Не потому ли товарищ Простин зажимает мне рот, что сам он допустил грубую ошибку в управлении самолетом?

Это было, как снег на голову: на последнем разборе Сливко говорил, что я отделался «легким испугом» только потому, что удачно посадил самолет.

— Скажут, я заявляю вразрез своим словам, — продолжал майор. — Не собираюсь! Правда, комсомолец Простин притер машину на три точки, я это видел. Но как он взлетел — я не видел, потому что был в воздухе. А вот в журнале записано, что младший летчик Простин взлетел с чрезмерно поднятым хвостом. Это значит, на неровностях, когда колеса стукались даже о маленькие препятствия, на задний подкос действовала чрезмерная сила сжатия.

«Вот если б он так докапывался до причин на каждом послеполетном разборе! — подумал я. — Но зачем же он сейчас заговорил об этом! Чтобы унизить меня перед всеми?»

Председатель Лерман дотронулся карандашом до графина:

— Мы разбираем дело Мокрушина. Сливко спокойно допил воду из стакана:

— В общем, товарищи, я, как командир звена, считаю, что Мокрушину не место в комсомоле.