Под крылом земля

Около катапультного тренажера толпились пилоты, наблюдали за тем, как инструктор помогал молоденькому летчику привязаться к самолетному сиденью, установленному в специальной кабине. Летчик заметно волновался: ведь он должен, подобно артиллерийскому снаряду, вылететь из кабины, как только под сиденьем сработает взрывчатка.

Товарищи подтрунивали над ним:

— Леша, завещание не забыл оставить?

— Где там у тебя ключ от комнаты?

— И сберегательная книжка…

— Дай адрес жены!

— Прекратить разговоры! — скомандовал инструктор. — Марш все в курилку!

Летчики неохотно потянулись к бочке, вкопанной в землю. Николай Лобанов на ходу сочинял:

— В аварийном самолете долго не сиди. Быстро принимай решение, жизнь свою спаси.

— Вылетая из кабины, позу сохрани, — в тон ему продолжал Шатунов.

Эти нехитрые стихи вызвали новый взрыв хохота. Между тем инструктор давал летчику вводную:

— Высота пятьсот метров. Самолет горит. Ваши действия?

— Катапультируюсь, — храбро ответил летчик.

— Давайте, — инструктор отошел от тренажера.

Летчик втянул голову в плечи, напряг мускулы тела, руки прижал к туловищу, спину — к бронеспинке. Приняв нужную позу, он резко отжал от себя рычаг аварийного сброса фонаря, сделал глубокий вдох, закрыл глаза, крепко стиснул зубы и надавил на ярко-красную ручку выстрела.

Раздался взрыв, вместе с облаком белого дыма из кабины по вертикальным рельсам пулей вылетело сиденье с летчиком. Достигнув высоты шести — семи метров, оно остановилось. Летчик быстро дернул грушу — открыл замок привязных ремней — и, отделившись от сиденья, взялся за кольцо парашюта. После этого он слез по лесенке вниз.

Сиденье опустили с помощью лебедки. Инструктор объявил:

— Майор Сливко, к тренажеру! Летчики закричали:

— Товарищ инструктор, поставьте под него пиропатрон с двенадцатикратной перегрузкой. Соответственно его весу.

Инструктор улыбнулся.

Я смотрел на Сливко с неприязнью. Тотчас же вспомнился последний разговор с Людмилой. После того как мы встретились в госпитале, я набрался храбрости и поехал к ней.

Знакомый палисадник, крыльцо с ажурной резьбой, три ступеньки. «Идти ли?..» — подумал я и почувствовал, что если хоть секунду помедлю, то уже не решусь.

Влетел на крыльцо. Хотел уже позвонить, но услышал за дверью голоса и отступил к стене. Звякнула щеколда, как тогда, в наш первый вечер.

Дверь отворилась, прижав меня ящиком для писем к стене. В щели между дверью и косяком мелькнуло голубое платье, потом показался темно-зеленый френч. Грузно колыхнулась половица, на которой я стоял, и знакомый мужской голос произнес:

— Вот быстрая! Люсенок, мы же, можно сказать, не опаздываем.

— Роман Сидорович, Рома, голубчик! — послышался грудной голос, — Приценитесь к тому, из креп-жоржета. Да берите на номер больше. Теперь ужасно маленькие номера. И чтобы цвет был культурный.

— Положитесь на меня, Полина Тимофеевна! Будет вам и белка, будет и свисток, — проговорил Сливко и засмеялся.

Дверь захлопнулась. Сливко взял Людмилу под руку. Поля светлой шляпки касались его огромного плеча. Рядом с ним Людмила казалась цветком, выросшим около крепкого пенька. Я смотрел на круглый бритый Затылок майора, чувствуя, как гулко колотится сердце.

Сливко вдруг обернулся. С веселым недоумением он разглядывал меня.

— Людочка, к тебе пожаловали.

«Как, должно быть, смешно я выгляжу!» Я соскочил с крыльца и направился к ним.

— Простите, я, кажется, обеспокоил вас… — И мне вспомнилось, что точно так же начал я свой самый первый разговор с Людмилой. А что, если и она вспомнила?

Лицо и шея Людмилы порозовели.

— Чем же вы обеспокоили? Наоборот даже, — Людмила как-то некстати засмеялась. — Нет, серьезно. Как же мы разминулись? Вот удивительно!

— Он с луны свалился. — Сливко громко расхохотался, но тотчас же умолк, словно голос его замерз от взгляда Людмилы. — Ну, пойдем, Люся, пойдем, а то магазины закроют.

Было прохладно. Ветер раскачивал деревья. Казалось, их вершины метут небо, гонят куда-то облака. На землю падали бархатные сережки.

— Поздно уже. И вообще что-то не хочется никуда идти. Дождь должен быть, — Людмила неуверенно посмотрела на нас с майором.

— Что же делать? — спросил майор, сдвинув на затылок фуражку.

— Прежде всего надо взять папин зонт.

— Можно, — с наигранным благодушием согласился Сливко, взглянув на меня. — Сходить?

— Сходить.

Когда Сливко ушел, Людмила спросила:

— Зачем вы пришли? — и, не дожидаясь ответа, заговорила сама, резко, зло. Казалось, она копила эти слова давно и вот теперь, обрушила на меня все разом. — Я все знаю! Вам стало известно, что со мной хочет познакомиться Сливко, и вы благоразумно отошли в сторону, побоялись испортить отношения с начальством. Это оскорбительно! — Людмила, толкнув калитку, выбежала на улицу.

— Почему ты один старик? — раздался голос майора. — В чем дело?

— А в том, — я сделал шаг навстречу, — что вы поступили нечестно, низко. Как вы смели клеветать на меня Людмиле? Как вы смели волочиться за ней, когда знали, что я ее люблю?

— Позволь, приятель, — усмехнулся Сливко. — Не ты ли предлагал оформить приемо-сдаточный акт на свою любовь? Забыл уже? Нет, уж ты…