Под куполом

- Долго ли ты сможешь так держаться? - спросил Твич. Из его голоса пропала вся игривость. - Я спрашиваю только потому, что теперь ты единственный, кого сейчас имеет наш город.

- Сколько надо, столько и буду. Меня беспокоит лишь то, что из-за усталости я могу что-то напортачить. Ну, и столкнуться с чем-то, что выходит за рамки набора моих умений, - он вспомнил Рори Динсмора… и Джимми Серойса. О Джимми думать было труднее, потому что Рори был уже недосягаем для возможных медицинских погрешностей. Ну а  Джимми…

Расти представил себя в операционной, как он прислушивается к негромкому пиканью аппаратуры. Увидел себя, как он рассматривает голую бледную ногу Джимми с черной линией, проведенной в том месте, где надо сделать разрез. Представил Даги Твичела в роли анестезиолога-дебютанта. Ощутил, словно Джинни Томлинсон вкладывает скальпель ему в обтянутую резиновой перчаткой ладонь, увидел, как она смотрит на него поверх маски своими холодными синими глазами.

«Храни меня, Боже, от этого», - подумал он.

Твич положил свою ладонь на руку Расти.

- Не переживай, - произнес он. - Не забегай лишний раз мыслями в завтрашний день.

- Да где там. Тут и на час заведомо загадывать тяжело, - ответил Расти, привставая с лавочки. – Пойду-ка я в амбулаторию, посмотрю, не стряслось ли там чего. Благодарю Бога, сейчас уже не лето; оказались бы у нас на руках тысячи три туристов и семьсот детей из лагерей отдыха.

- Хочешь, я с тобой?

Расти покачал головой.

- Почему бы тебе вновь не сходить к Эду Карти? Посмотреть, находится ли он еще в мире живых.

Расти бросил еще один взгляд на газовую кладовую, и уже тогда поплелся за угол здания и дальше по диагонали в сторону амбулатории на дальнем конце подъездной аллеи больницы имени Катрин Рассел.

10

Конечно, Джинни была в больнице; прежде чем выписать домой миссис Ковленд, она делала последнее взвешивание ее новорожденному младенцу. В приемной амбулатории дежурила семнадцатилетняя Джина Буффалино, за плечами у которой было ровно шесть недель медицинской практики, и то в роли санитарки-волонтерки. Она встретила Расти взглядом глаз ослепленной автомобильными фарами дикой козочки, от чего его сердце екнуло, но в приемной было пусто, и это уже хорошо. Очень хорошо.

- Никаких звонков? - спросил Расти.

- Один. От миссис Венциано, что живет неподалеку от Черной Гряды. У нее ребенок застрял головой между рейками манежа. Она хотела, чтобы приехала скорая. Я… я сказала ей, чтобы намазала ребенку голову оливковым маслом и попробовала сама. У нее получилось.

Расти расцвел в улыбке. Возможно, будет толк из этой девушки. Джина, явно с огромным облегчением, улыбнулась ему тоже.

- Здесь пусто в конце концов, - произнес Расти. - И это чудесно.

- Не совсем. Здесь мисс Гринелл, ее, кажется, Эндрия зовут? Я ее оставила в третьем, - Джина поколебалась. - У нее довольно расстроенный вид.

Повеселевшее было сердце Расти вновь оборвалось. Эндрия Гринелл. И расстроенная. Это означает, она хочет  новый рецепт на оксиконтин. Которого он, в здравом уме, не имеет права выписывать, даже если у Энди Сендерса этих пилюль вагон.

- Хорошо, - он уже сделал пару шагов  по коридору к осмотровому кабинету номер три, но тут же остановился. - Ты не присылала мне сообщений.

Джина вспыхнула.

- Она меня попросила этого не делать.

Расти это удивило, но только на секунду. Пусть Эндрия имеет свои проблемы с лекарствами, но она отнюдь не тупая. Она просто знала, что Расти находится в больнице и, скорее всего, вместе с Твичем. А Даги Твичел не кто-нибудь, а ее младший братец, который даже в свои тридцать девять остается для Эндрии тем, кого она должен защищать от черных фактов реального жизни.

Расти остановился против дверей с табличкой 3, стараясь собраться с  духом. Должно быть тяжело. Эндрия не какой-то наглый пьяница из тех, что заявляют, что алкоголь не создает для них никаких проблем, и не похожая она на тех метамфетаминщиков, количество которых явным образом выросло за последний год или больше. То, что Эндрия самая полностью осознает свою зависимость, устраняет возможность напугать ее этим, и потому усложняет сам процесс лечения. Конечно, после падения она невероятно страдала. Оксиконтин тогда сослужил свою службу, приглушив боль, она смогла спать, можно было начать терапию. Не ее вина в том, что лекарство, которое ей так помогло тогда, это то самое лекарство, которое некоторые из врачей называют синтетическим героином.

Он открыл двери и вошел, репетируя мысленно отказ. «Ласково, но непоколебимо, - повторял он себе. - Ласково, но непоколебимо».